Тогда Павле извлек из своей сумки необычную рукопись на пожелтевшей от времени бумаге и начал читать.
На заглавном листе было написано: «Повесть о дочери друга моего детства, ныне покойного Никифора Милича, бывшего сараевского помещика, и о великом старце-духовнике и друге моем, отце Каллистрате, игумене монастыря Милешево. Запрещаю объявлять это до моей смерти и завершения австрийского владычества над Боснией, которые, с Божией помощью, последуют вскоре, одно за другим. Это завещание моему сыну Павле или его потомкам».
Прочтя заглавие, Павле объяснил:
— Необходимо знать, господа, что мой отец имел дар слова и написал много статей и стихов для «Босанской виллы». Никифор Милич был его лучшим другом. А игумен Каллистрат останавливался у нас, когда приезжал в Сараево. Я его едва помню. Помню, как ребенком я целовал его руку, а он меня ласкал и благословлял. Горбатую Юлию, когда она еще жила в Сараево, я не помню, но хорошо помню монахиню Кассиану. Два или три раза приезжала она в Сараево и посещала нас. А теперь слушайте, что мой отец пишет о ней.
Соловьи уже совершили свое всенощное славословие Творцу, когда огромное солнце начало всходить на востоке. Громадное солнце, божество всех языческих религий, появилось, подобно большому медному кругу, из-за Куюнджи махалы (квартал ремесленников, медников и серебрянников), чтобы своим чередом продолжить этот гимн Богу.
Но если ты, прекрасное солнце Божие, думаешь, что ты ранее всех поднялось в Сараево, то ты ошибаешься. Еще ранее тебя отец Каллистрат прославлял своего Творца, стоя перед иконами и читая причастные молитвы перед Литургией. Он еще не закончил чтения, как кто-то ударил кольцом в ворота.
Привыкнув, по монастырскому обычаю, что посетитель перед воротами произносит: «Господи, Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас», он подождал, надеясь услышать эти слова, чтобы ответить «Аминь». Но когда стук продолжился, он спросил:
— Кто это?
— Я, святый отче, открой мне. Какой-то женский голос. Каллистрат перекрестился и отворил ворота.
Перед ним стояло некое женское существо, маленькое и горбатое, страшно горбатое. Молодая женщина, богато одетая, повязанная пестрым платком. Но горб, горб был всего заметнее на ней, как будто горб носил ее, а не она горб.
— Доброе утро, отче. Простите, что так рано вас беспокою, но это необходимо.
Подойдя и небрежно поцеловав руку духовника, она продолжала:
— Сегодня, после святой службы вы будете венчать одну пару, не правда ли?
