Когда Дружиловский закончил читать и поднял голову, человека в кожаном пальто уже не было.
Он позвонил доктору Ротту.
— Прекрасно, обязательно идите, — услышал он довольный голос немца.
— Господин Ротт... — начал он, но его перебили.
— Здесь Берлин, а не Варшава. — Теперь доктор Ротт говорил как обычно, ровно, без интонаций. — Кроме того, мы возьмем ваше свидание под контроль. Наконец, господина Моравского мы хорошо знаем. Если он предложит вам восстановить связь с дефензивой, соглашайтесь, но требуйте хорошей оплаты. Они должны почувствовать, что вы крепко стоите на ногах и можете спокойно послать их ко всем чертям. Вы меня поняли?
— Понял, — озадаченно произнес Дружиловский.
Он отправился к хозяину ресторана и договорился, что завтра утром работать не будет.
На другой день, ровно в одиннадцать часов, он вошел в единственный подъезд трехэтажного дома номер семь по Гарденштрассе.
— К пану Моравскому, — небрежно сказал он поднявшемуся ему навстречу привратнику, и тот показал на дверь здесь же, на первом этаже.
Это было обычное конторское помещение. За длинной низкой перегородкой сидели клерки. Трещала пишущая машинка. На стене висел плакат с изображением скорбной женщины в костюме сестры милосердия. На плакате было написано: «Польский Красный Крест разыскивает во всем мире без вести пропавших поляков».
Моравский вышел ему навстречу с приветливой улыбкой, помог раздеться, предложил кофе, сигару. Он показался Дружиловскому симпатичным.
— Пан Дружиловский, сразу скажу о главном... — мягко начал Моравский. — То, что произошло с вами в Польше, весьма прискорбно, — он глядел на Дружиловского умными, изучающими глазами. — Тем более что причиной всему были далеко не служебные интересы. Виновные строго наказаны, а я приношу вам официальное извинение.
Дружиловский смотрел прищуренными глазами мимо поляка, на висевший за его спиной плакат, изображавший трогательную встречу мужчины и женщины. Они счастливо улыбались. Наверху было написано: «Им помог найти друг друга польский Красный Крест».
Дружиловский был очень серьезен в своем оскорбленном достоинстве — впервые в жизни перед ним извинялись, он и не представлял себе, что это так приятно.
— Согласитесь, что заочное извинение... — начал он.
— Но ведь речь идет о делах служебных, — мягко прервал Моравский и подумал: «Знал бы ты, от чего я тебя спас, не выламывался бы...» Моравский имел подробную характеристику сидевшего перед ним человека и углубляться в разговоры на нравственные темы не находил нужным. Он вынул из стола пухлый пакет и положил его перед Дружиловский: — Здесь все, что причитается вам за время, пока мы не имели с вами связи.
