В воскресенье, когда Дружиловский валялся на постели у своей генеральши, явился Гарднер. Два с лишним месяца он пропадал неизвестно где и вдруг пожаловал. На своего счастливого соперника он не обратил никакого внимания, вызвал жену в другую комнату, и они там долго спорили о чем-то.
Дружиловский старался понять, о чем они говорят, но массивные дубовые двери слабо пропускали звуки. Потом все стихло.
Кира Николаевна, всхлипывая и утирая платочком слезы, вернулась в спальню.
— Разбойник... — Горько плача, она рассказала, что генерал отобрал сейчас у нее значительную часть ценностей.
Наступила глубокая осень. Генеральша порядком надоела Дружиловскому, но он привык к ее вкусным обедам, к ее мягкой просторной постели и даже к ее глупости — все вокруг было так шатко, так непонятно, а возле генеральши можно было прожить, пока кончится вся эта неразбериха.
Свершилась еще какая-то революция, и в школе появилась новая и грозная фигура — комиссар. Это был высокий худой человек с болезненно желтым лицом. Казалось, он никогда не снимал с себя скрипучей кожаной тужурки и маузера на ремне через плечо. Говорил он тихим голосом, а когда сердился, дергал шеей, будто ему вдруг становилось трудно дышать. В день своего появления он созвал персонал школы и всех курсантов в актовом зале.
Комиссар сидел за столом, покрытым красной материей, и сердито поглядывал на опоздавших. Над ним, на стене, где до недавнего времени долгие годы висел поясной портрет царя, остался светлый прямоугольник. Его пересекал лозунг на красном полотнище: «Вся власть Советам!»
В первом ряду никто сесть не решился. Все смотрели на комиссара, а он тоже вглядывался в зал прищуренными глазами и подергивал шеей.
В зале было очень тихо, и стало слышно, как скрипнула комиссарская кожанка, когда он вставал. Он медленно оглядел зал.
— С пролетарской революцией я вас не поздравляю, так как знаю, каким элементом засорена школа, — начал он негромким, надтреснутым голосом и, дернув шеей, продолжал: — Я комиссар школы. Эта должность рождена пролетарской революцией. Я послан сюда своей партией большевиков. А вообще-то я моторист по аэропланам, служил в четвертом авиационном полку. Вместе со мной сюда, в школу, пришла революция. Отсюда и выводы. Ничего враждебного революции не останется в этом здании. Школа будет выпускать летчиков, преданных революции, красных летчиков. Классовым врагам мы крыльев не дадим!
Комиссар прошелся перед столом и, резко дернув головой, повторил, повысив голос:
