Подбежавший метрдотель сам принимал заказ от нового гостя и называл его «пан полковник».
— На улице мразь, — скрипел Богуславский, зябко потирая красные руки. — Не то снег, не то дождь, не то черт знает что. А с моря ветер, с ног валит. Здешняя зима — это сплошное безобразие. Ну а что за дела вы тут обсуждали?
— Да так, шевеление воздуха, — весело и беспечно ответил Ляхницкий. — Пан Дружиловский фантазировал, как из рубля сделать сотню.
— Пан Дружиловский поляк? — вдруг спросил сердито полковник Богуславский, взглянув на подпоручика из-под косматых бровей. — Впрочем, по внешности вы мало похожи на поляка.
Дружиловский объяснил, что, кажется, прадед у него был поляк.
— Уж если польская кровь у кого есть, то, мало ее или много, значения не имеет, важно, что она есть, и тогда перед нами человек особого покроя, — сказал Богуславский. Из-за его скрипучего голоса казалось, что он все говорит сердито и раздраженно.
Разговор зашел об инициативе Москвы заключить мир с Прибалтийскими странами и о предстоящей в Риге мирной конференции этих стран... Дружиловский был не очень в курсе всей этой истории и знал только, что против прибывшей в Ревель советской делегации ведутся интриги.
— Суета сует, — сказал он важно.
Богуславский посмотрел на него удивленно из-под косматых бровей.
— К счастью, такой взгляд на историю не имеет успеха у государственных деятелей, — сказал он. — Может, вам захотелось сесть с большевиками за один стол и сыграть в покер?
Ляхницкий поспешил объяснить, что его приятелю приходится туго.
— Если человек хочет чего-то добиться, у него должен быть более твердый взгляд на современные дела, — сердито проворчал Богуславский, опустив массивный нос к тарелке.
— Моя ненависть к большевикам всегда со мной, — с достоинством сказал Дружиловский, понявший свою оплошность. Он заметил, что редактор одобрительно смотрит на него, и продолжал, заносчиво вскинув голову: — И никто не имеет права подозревать меня в желании мириться с ними. Однако, чтобы всецело думать о борьбе, я должен высвободить свою голову, не думать о средствах для существования.
Теперь редактор перевел беспокойный взгляд на жующего полковника, ожидая, что тот ответит.
— О да, о да. Я согласен, — миролюбиво проговорил полковник.
Как только было покончено с десертом, Ляхницкий сказал, обращаясь к полковнику:
— Я думаю, мы извиним моего друга, ему надо уйти...
— Какой может быть разговор, дело прежде всего, — под усами Богуславского шевельнулась благосклонная улыбка.
