Как ни были путники потрясены пережитой опасностью, никто не отказался идти к выброшенной на мель «Шустрой красотке». Когда отступает смерть, будничные заботы набрасываются на человека прямо с остервенением.
Высокий, плечистый раб принес все, что было велено. Люди, превратившиеся из спасенных в спасательную команду, принялись разбирать веревки и мешки.
— Хоть лепешек возьмите! — Длинное, с квадратным подбородком лицо Дагерты хмурилось. — А лучше послали б Верзилу гонять чужаков от лодки, а сами поели бы по-людски!
Гости разом загомонили: им, мол, кусок в рот не полезет, пока не узнают, кого река обобрала дочиста, а кому удастся вернуть хоть что-то из своего добра. Хозяйка махнула рукой — мол, как угодно! — и велела растрепанной девчушке-служанке уложить в холщовый мешочек лепешки.
— И я пойду! — сообщил из-за спины Кринаша властный голосишко. Не попросил разрешения, просто поставил старших в известность.
— Да куда ж ты, сыночек! — всплеснула руками Дагерта. — Не покушал, и от реки холодом тянет!
— Пусть идет, — вступился за своевольного мальчишку отец. — Все равно из дому сбежит и за нами увяжется. А так хоть у меня на глазах…
Кринаш замолчал, оборвав фразу. Застыл, напрягся, словно матерый котище, заслышавший под лавкой подозрительное хрупанье. А затем грозно выдохнул:
— Ну, я ж его!..
И ринулся в распахнутую дверь сарая.
Послышалась возня. В дверь, протестующе кудахча, вылетели две возмущенные курицы. Наконец появился хозяин, волоча за шиворот упирающегося тощего, востроносого человечка, к потрепанной одежде которого пристало сено.
— Я тебе, зараза, покажу, как от меня прятаться! — приговаривал Кринаш.
— Я от троллей! — визгливо оправдывался востроносый. — Я не привык! У меня тонкая натура! Я не могу работать, когда вокруг чудовища!
— Врет! — отозвалась с крыльца Дагерта. — Он на пару со своей тонкой натурой еще с утра от меня запрятался. А то б я его хлев чистить отправила.
— О боги! — воззвал человечек в небеса. — Служителя высокого искусства — чистить хлев?! Да мои картины украшают дворцы и замки трех стран!
— Тогда почему мой постоялый двор до сих пор не украшает вывеска? — взрычал Кринаш. — Другие, у кого денег нет, не ленятся честно отработать ночлег и еду, а этот… Я же ясно-понятно сказал: намалюешь вывеску — и мы в расчете!
— «Намалюешь»… О Безымянные, вы это слышите?!
— Что ты с ним нянчишься, с прохвостом? — вознегодовала хозяйка. — То ему солнца мало, освещение неправильное, то сыро — краски, мол, не так ложатся! Врет он все, Кринаш, никакой он не художник. Спер где-то кисти-краски, а рисовать не умеет.
