— Бред какой-то.
— А еще говорят, — упрямо продолжил хозяин, — что растет в чародейном лесу вечное дерево. Ему столько лет, сколько нашему миру. Большое, могучее, корни землю насквозь пронизали. А под корой, в древесине спрятан талисман, который древнее нашего мира. Такой огромной силы, что сравнить не с чем. И названия у него нет: когда он возник, некому было дать ему имя. Смельчак, который железом вырубит талисман из ствола вечного дерева, получит власть над землей и всем, что растет из нее.
Темные омуты глаз распахнулись на побелевшем лице женщины:
— Хашуэри?..
— Очень может быть. Ведь это в наших краях — ну, место где встречаются деревья.
— Хашуэри! Да, он о таком и мечтал. И мог бы почувствовать талисман сквозь кору… Ох, дурачок, дурачок мой! Ну, Серая Старуха ему нашептала!.. — Женщина закачала головой, словно от зубной боли. Но тут же опомнилась, с достоинством выпрямилась и спросила: — А с чего ты взял, что эти чудеса где-то здесь?
— Уж знаю! — вздохнул хозяин. — Как раз с постоялым двором история вышла…
Он плеснул себе вина, отпил глоток и степенно начал рассказывать:
— Тогда я только-только со службой распрощался. Деньги были, и хорошие. Махну, думаю, в столицу, поосмотрюсь… А только не добрался я до Джангаша. Плыл на «Шустрой красотке» — да-да, на этой самой, что лежит с пробоиной на мелководье. Причалили мы к этой пристани. Постоялый двор уже тогда здесь был, только содержался не в таком порядке.
Кринаш с законной гордостью крепкого хозяина обвел взглядом трапезную, сделал еще глоток из кружки и продолжил:
— Хозяином был невзрачный человечишка. Имя кое-какое имелось, да никто имени не помнит, а звали все этого недотепу Сорокой — ясно-понятно, не за молчаливость. Тарахтел, как колесо на каменистой дороге. А тут подвернулся бродячий певец, спел про хоровод деревьев. Хозяин и пошел бренчать, что знает, как в это самое место пробраться. Есть, мол, в лесу овраг, а в его песчаной стене — лаз, корнями да ветками заплетенный… Он, дескать, там побывал и вечное дерево видел. Ну, только что сам там корнями не пророс, уж до того бывалый человек! Его на смех подняли. Он горячится, по столу кулаком стучит — разошелся, как новобранец в кабаке. Я, мол, готов об заклад биться: пойду туда и ветку принесу с пальмы или еще какого дерева почуднее! Нашлись насмешники, ударили с ним по рукам. И ушел Сорока в лес, благо до ночи далеко было.
— И принес ветку?
— Он-то принес, да нам уже не до того было. Нам лишь бы ноги унести с постоялого двора, такое вокруг началось! Из стен полезли побеги, сразу набухли и полопались почки, зеленью брызнуло. Да что там бревна стен — даже столы ветвями покрылись! Чтоб мне прогореть, если вру! Мы и пожитки побросали, едва успели попрыгать в двери да окна, как дом в чащу превратился. А во дворе-то!.. Изгородь успела такими сучьями обрасти, что мы по ним наружу карабкались — ворота наглухо ветки заплели! А обернешься — еще веселее на душе: земля прямо кипит, так из нее молодые всходы рвутся! Спрыгнули мы с изгороди. Смотрим — стоит Сорока перед бывшими воротами. Глядит на буйное свое хозяйство и говорит этак задумчиво: «А я ветку принес…» Ясно-понятно, человек переволновался, но и я не железный! Плюнул наземь и отвечаю: «А тебе, распротак перетак, веток здесь мало?!»
