— Вот так ловко! — сказал Михайло.
— Типун тебе! — проговорил я.
Пошли далее, назад к Култуме. В одном кривляке Михайло увидал на песчаной косе сидящую казарку. Не надеясь на свой дробовик, он попросил скрадывать меня. Отправившись за такой редкой здесь дичью, я употребил все свое уменье и подполз из-за куста шагов на 80. Ближе подползти было невозможно, а потому я, скрепя сердце, и выстрелил. Казарка захлобысталась и скоро уснула.
Солнце уже клонилось на покой и манило домой. Мы отправились назад, но нас потянуло пройти луговой стороной мимо Култумы, на грязные озерки. Но так как там мы никого не нашли, то и пошли было к берегу Газимура; вдруг из-под самых моих ног тяжело сорвалась пара косатых уток. Я выстрелил из обоих стволов — одна из них упала, а другая улетела невредимой. Михайло дал промаха по сидячему серому селезню. Только что повернули опять к озеркам, как на меня налетел гусь, должно полагать, тот самый, у которого мы убили товарища, но и я и Михайло спуделяли.
— Ну, барин, будет! Довольно! Верно, фарт наш кончился; пойдем домой, — сказал Михайло.
— Должно быть, что так! Верно ты сказал. — И мы едва потащились домой. На броду пришлось раздеваться, и я вспомнил Наташу.
Солнце уже давно закатилось, когда мы дотянулись до дому. На крылечке сидел Елизарыч и поджидал нас.
— Ладно же вы настегали почти у дома, в поскотине! — сказал он. Мы, конечно, передали все до мельчайших подробностей, и
дедушко сосредоточенно проговорил:
— Что, Михайло Дмитрич! будешь теперь верить моему замечанию. Я, брат, облыжно никогда ничего не говорю.
Другой случай таков.
Однажды вечером в начале ноября пришел ко мне Егор Степа-ныч, напился чаю и стал звать на лесных рябчиков, говоря, что он нашел их в большом количестве верстах в пятнадцати от Култумы, в листвягах, а потому охота будет удобная и нестомчивая, так как место ровное. Перетолковав все, что следовало, мы порешили, что завтра пораньше утром отправимся за ними.
Ярый охотник Михайло выпросился с нами. Мы приготовились с вечера и с нетерпением прокоротали долгую ноябрьскую ночь. Рано утром почти что на свету мы втроем выехали из ворот, повернули в верхнюю улицу и потянулись друг за другом. Я ехал впереди и пробовал свой пищик на рябчиков. В это время какая-то старуха вышла из ворот, перешла поперек улицу почти под мордой моего коня, неся в руках горячую головешку, от которой изредка вылетали красные искры. Я сказал:
— Здравствуй, бабушка!
