— Это, должно быть, она, — сказал Заболоцкий, услышав звонок.
— Ну, конечно, — уверенно ответил Рогожский и поднялся. — Я на минутку оставлю вас, — произнес он.
Заболоцкие переглянулись, когда он пошел к двери. Навстречу Рогожскому шел старый генерал, приятель его покойного отца.
"Ну, это уже в самом деле Бог знает что, — начал сердиться Петр Федорович, — в какое же положение она меня ставит. Ведь она знает, что у нас гости. Нет, не прощу ей".
И он с улыбкой принял старого, беззубого с крошечным личиком, генерала, сказавшего "здравствуйте" так, что послышалось "васти", и радушно и почтительно усадил его подле Надежды Петровны. Завязался общий разговор о войне. О Марье Павловне на время забыли.
"Ну что же это Маша", — думал Рогожский, возражая генералу на высказанную им уверенность, что конец войны близок, и чутко прислушиваясь, не раздастся ли звонок? "Теперь это она", — весело сказал он себе, когда звонок раздался.
На этот раз он из суеверия не пошел ее встретить и только обернулся к двери. "Если я буду сидеть, она придет, а встану, опять окажется гость", — сказало сердце.
Но, шумно шаркая ногами, вошел приятель всего мира, обрусевший немец доктор Дитрих, тот который всегда так весело резал затылок Рогожского, дородный, но очень живой старик, и в гостиной сразу стало шумно. У доктора были три новости, и он, не дав никому опомниться, сразу все выпалил своим громоподобным голосом. О Марье Павловне совершенно забыли, помнил о ней только Рогожский и с горьким чувством мысленно упрекал ее.
— Однако, уже без десяти шесть, — сказал он громко, посмотрев с неприятным чувством на часы, — давайте сядем за стол, мы и рассесться не успеем, как войдет Марья Павловна.
"Сядем за стол, и она явится", — обещало сердце.
— Понимаете, — начал Петр Федорович снова объяснять, — я, возвращаясь из суда, встретил ее и хотел было остановить извозчика…
Выслушали. Но все хотели есть и тотчас согласились с Рогожским.
— Да, да, — сказал генерал, — мы не станем ждать Марью Павловну, — и уперся рукой о колено Заболоцкого, чтобы подняться.
Заболоцкий любезно ткнул ему руку подмышку и тоже поднялся. Все вошли, вытянув шеи.
— Я учиню ей строгий допрос, — пошутил доктор, подвязавшись салфеткой; закуски на столе раздразнили еще больше его аппетит, — где сударыня изволили задержаться?
— А я ее буду защищать, — высматривая, какую закуску ему раньше взять, сказал Заболоцкий. — Предупреждаю, что защита моя будет сокрушительна для прокурора. Давненько я до вас добираюсь, милый доктор.
