могут быть названы
законом?!) и вряд ли способны дать практическому миросозерцанию прочную основу". (Предисловие, стр. 1.)
В 1893 г. тот же г. В. В., успевший уже сделаться "присяжным", хотя, увы! все еще не "ученым", публицистом народничества, оказывается уже далек от мысли о том, что закон экономического развития составляет "основу всех остальных проявлений жизни страны". Теперь он "всем арсеналом" нападает на "миросозерцание" людей, имеющих такое "воззрение", теперь он думает, что в этом "воззрении исторический процесс, вместо производного — человека, обращается в силу производящую, а человек — в его послушное орудие" [39]; теперь он считает социальные отношения "производным духовного мира человека" [40] и чрезвычайно подозрительно относится к учению о законосообразности общественных явлений, противопоставляя ему "научную философию истории профессора истории Н. И. Кареева" (разумейте, языцы и покоряйтесь, яко с нами сам г. профессор!) [41].
Какой, с Божьей помощью, поворот! Что его вызвало? А вот что. В 1882 году г. В. В. искал "закона экономического развития России", воображая, что этот закон будет лишь научным выражением его собственных, г. В. В., "идеалов". Он был даже уверен, что нашел такой "закон", именно "закон" мертворожденности русского капитализма. Но после этого он не даром прожил целых одиннадцать лет. Он должен был, хотя и не вслух, сознаться, что мертворожденный капитализм все более и более развивается. Вышло так, что развитие капитализма стало едва ли не самым неоспоримым "законом экономического развития России". И вот г. В. В. поторопился выворотить наизнанку свою "философию истории": он, искавший "закона", стал говорить, что подобное искание есть совершенно праздное препровождение времени. Русский утопист не прочь опереться на "закон"; но он тотчас же отрекается от него, как Петр от Иисуса, если только "закон" идет в разрез с тем "идеалом", подкреплять который ему надлежит не токмо за страх, но и за совесть. Впрочем, г. В. В. и теперь не навсегда поссорился с "законом". "Естественное стремление к систематизации воззрений должно бы привести русскую интеллигенцию к построению самостоятельной схемы эволюции экономических отношений, соответствующей потребностям и условиям развития нашей страны; и такая работа, без сомнения, будет сделана в недалеком будущем ("Наши направления", стр. 114). "Строя" свою "самостоятельную схему", русская интеллигенция, очевидно, будет предаваться тому же занятию, какому предавался г. В. В. в "Судьбах капитализма", ища "закона". Когда схема будет найдена, — а г. В. В. божится, что ее найдут в самом недалеком будущем, — наш автор столь же торжественно помирится с законосообразностью, как помирился евангельский отец со своим блудным сыном. Забавники! Само собою разумеется, что даже в то время, когда г. В. В. все еще искал "закона", он не отдавал себе ясного отчета в том, какой смысл может иметь это слово в применении к общественным явлениям. Он смотрел на "закон", как смотрели на него утописты двадцатых годов. Только этим и можно объяснить то, что он надеялся открыть закон развития
