Каллен взял стул.
— Садись.
Это был ее дом, а он приглашал ее сесть. Марисса вздернула подбородок.
— Я постою, спасибо.
— Потребуется некоторое время, — сказал он и положил свой дипломат на стол.
— Вообще-то, я знаю, зачем ты пришел.
Каллен приподнял брови.
— Знаешь?
— Да. — Она откашлялась. — Итак, ты собираешься предложить мне деньги.
Каллен сложил руки.
— Продолжай.
— Ты хочешь попросить меня подписать документы о получении определенной суммы. Согласно этой бумаге, я освобождаю тебя от ответственности в будущем.
Неужели он думал, что она не догадается без его объяснения?
— Конечно, — холодно продолжила она, — мы оба знаем, что пустая трата времени печатать эти бумаги.
— Правильно.
— Я могу пойти к судье в любое время и сказать ему, что совершила ошибку, подписав твои бумаги. Потребовать еще денег или сказать, что мне недостаточно хорошо все объяснили.
— Снова правильно.
Марисса сузила глаза.
— Я говорю все это тебе, чтобы ты не слишком расстроился, если я скажу, что ничего не буду подписывать.
— Неужели?
Он сказал это успокаивающим тоном. Марисса почувствовала беспокойство, что было довольно глупо.
— Я ничего не приму от тебя, Каллен. Я сказала, что ничего не хочу от тебя.
— Ты дашь ребенку мою фамилию?
— Ты хочешь этого?
— Ответь мне, — резко сказал он, делая шаг в ее сторону. — У тебя на все свои планы, Марисса. Как же насчет моих желаний?
— Я… я дам ребенку твою фамилию, если ты этого хочешь. Нет причины моему ребенку быть… быть…
— Ублюдком, — холодно сказал Каллен, — ты это хотела сказать? Ему нет причины жить в бедности.
— Бедность не порок!
— Разве ты не считаешь, что ребенку нужна обеспеченная жизнь? Хорошая школа? Дом, который находится не в опасном районе? Неужели ты думаешь, что ему нужно жить с матерью, которая работает как каторжная и не может свести концы с концами? Полагаю, ты уже позаботилась о возобновлении карьеры в «Чилибургере».
Он улыбнулся. Его улыбка напомнила Мариссе волчий оскал. Она прекрасно знала, что он прав.
— У меня есть план, — жестко сказала она.
— Неужели?
Каллен поддразнивал ее. Она могла не отреагировать на его тон. Он мог ранить только ее гордость, но гордость — это все, что у нее осталось.
— Я не всегда буду зарабатывать только на хлеб. Как только встану на ноги, я собираюсь восстановиться в университете.
— И когда это произойдет? Через пять лет? Через десять?
— Не твое дело.
— О, конечно, — холодно сказал он. — Но до того, как это случится, что будет с моим сыном?
