— Вам с сахаром? — спрашивает мать и подает ему эту обалденную сахарницу с золотыми розочками.
Маэстро с недоверчивой миной кладет сахар и многозначительно смотрит на сестрицу. Сестрица что-то шепчет ему, и оба громко смеются. Потом сестрица сует ему язык в ухо. Папахен не знает куда глаза девать и потому буравит ими стену.
Минутами мне даже весело.
— Ужасно хочется посмотреть фотографии, — произносит мамочка.
— Это художественные акты, папуля, то есть обнаженная натура, — весело сообщает фатеру сестрица. — Пусть это тебя не шокирует…
— Акты? — с сомнением говорит фатер, словно надеясь, что не расслышал. Но расслышал он точно.
— Акты. Может, ты имеешь что-то против обнаженной натуры, папа?
Папахен в шоке.
— Чьи акты? — говорит папахен с явной опаской в голосе.
— Мои акты, а чьи же еще? — сладко говорит сестрица и целует Виктора. — Они очень красивые.
На лице Маэстро горит воинственная решимость насмешливо презреть любую фразу, которую в этой комнате кто-либо выскажет о его фотографиях — а армейские спецы и подавно. Папахен обращает взор к матери: «Ты знала об этом?»
«Не знала!» — говорит ее жест.
Видок у фатера до смешного напуганный. Он уже снова уставился в стену. Мама решает изобразить, что ей весело.
— Стоит ли церемониться из-за толики обнаженности! — смущенно улыбается она.
Потом она на хорошем литературном языке объясняет фатеру: разве спокон веку женской обнаженной натурой не вдохновлялись самые великие живописцы? Разве отец не видел в Дрездене картины Рубенса или Моне? Разве это первые обнаженные модели в истории художественной фотографии? Слышал ли отец хотя бы имя Франтишека Дртикола?[11]
Она иногда замещает преподавательницу искусствоведения, и вот наконец пришел час, когда она может подать товар лицом. Делает вид, что обнаженность для нее — самая естественная вещь на свете, и, если бы речь шла только о ней, она нормально обедала бы нагишом. Совершенно нормально.
Однако фатера это не убеждает. Возможно, ему кажется странным, что для толики обнаженности требуется такая здоровенная папка. Сестрица отодвигает кофе и открывает ее. Я уже сказал вам, что решил было проигнорировать эти фото, но вдруг за столом воцаряется такая тишина, что я не выдерживаю.
При таком огромадном увеличении в первую минуту все выглядит вполне невинно. Типа абстрактно. Просто какой-то неправильный черный треугольник на белом фоне. Лишь следом до меня доходит: это сестрицына кошечка, в натуре.
