С молодым профессором на вакации мы брали заплечники и отправлялись в пешее путешествие вокруг горы Мензул. Шагали по кременистому пути рядом с телегами, везущими из Шандрова соль и ропу. Эту дорогу в непролазних чащобах пробивали еще даки, наши пращури с голубыми глазами и воинственными сердцами, погубившие потом Римскую империю... Сворачивали мы на извилистые пешники-тропинки контрабандистов, ходивших за вод кой- миндрой в Сигот. Подседали к ватрам бокорашей, сплавлявших рекой дарабы-плоты в долину. Купались- раевали в Тисе, под ольховыми кустарниками ловили длинноротых марен с белыми усами. На берегах тут когда- то устремлялись в небо, как струны, высоченные тисы, с которых римляне и германцы тесали-строили храмы и корабли. А тепер с голых вершинок нам моргали под солнцем золотые луковицы церквушек. Пили мы и шипящий буркут - целебную воду из криницы, у которой останавливался сам цисарь-император Франц-Иосиф. Оттого и прозвали сие местечко Бовцарь. В мочаристых Кирешах миловали взгляд медянки (по-книжному нарциссы), словно белыми звездами упали с неба и пахучими покрывальцами соткали узор на всю долинную ширь.
«Вот, друг, она перед тобой - наша безымянная земля, - восторженно придыхал Матико. - Земля, которую один мудрый человек нарек Серебряной. Так нужны ли нам возле нее еще какие чужие золотые горы и молочные реки?»
Я отрицательно мотал головой. Меня не прельщала никакая чужбина.
Бульк-бульк-бульк...
Сладкую дремоту оборвала шишка, шлепнувшись в мою купель. Я вылущил из нее пяток орешков и с вожделением сжевал - первую трапезу сего дня. Зачерпнул горстью воды - она отдавала нефтью, которую бабка советовала мне глотать, когда покалывало в животе. Черная вода будто высосала из меня смертельную усталость, хворая рука, хоть и слабо, но поддавалась. Может, багодаря медведю, тронувшему меня лапой, а может, кость стала на место, когда я кувыркался вниз? Так все хорошо свершилось. Пожалуй, медведь с того поднебесья не слезет сюда.
Я оделся и рассмотрелся вокруг. Перед глазами лежала широкая, как панский двор, поляна, принаряженная бледным первоцветом и козодресом, цветочки которого чем-то привлекали козьи мордочки. Обручем нависала над ложбиной каменная стена, с которой я сюда и свалился. Кое- где она была подбита ржавым можжевельником и жмутами высохшего колькавника. Скалу огибал гремучий поток. Такой быстрый, что казалось - вода переворачивает камни. А дальше простирался черный лес. Чернили его темные косматые смереки-ели вперемешку с густыми стволами дубов. Не этот ли лес имел тогда в виду сотник?
