— Но я-то не жадный!
— Точно. Но тебе можно доверять. Ты ягненок, а не волк. А в плане Кервези двум волкам не место.
После этот мы некоторое время шагали молча. Ноги у меня были тяжелые, словно камни, и сердце вполне годилось на ту же роль. Я не мог отыскать ни единого аргумента против теории Билла. Из меня сделали дурака, превратили в козла отпущения. Все мои мечты, которыми я так тешился во дворце — насчет власти и покровительства свыше, насчет скорейшего возвышения и продвижения, — все они обернулись против меня. Я чуть не застонал, осознав весь ужас своего положения и собственную глупость. Я позволил гордости ослепить себя, заслонить инстинктивные подозрения насчет сэра Хьюга. Как я мог оказаться во власти этого рыцаря? Я, конечно, человек не слишком опытный и искушенный, но ведь не грудной же младенец! А теперь еще и Билл попал в то же положение, что и я.
Он, конечно, никогда не был примерным клириком или студентом-отличником, но обладал самым острым умом из всех, кого я когда-либо встречал, и знания впитывал безо всяких усилий. Да, несомненно, он всегда увлекался ночными похождениями любого рода и вовсе не обходил стороной похабные заведения, мимо которых я так недавно мчался по Лонг-Рич. Билл не питал никаких иллюзий, но я всегда считал, что он сделает быструю карьеру в церкви — к тридцати станет епископом, как он сам иногда говаривал, в шутку, конечно. И вот теперь он бросает все это, приняв сторону человека, которой скоро на всю страну прославится как самый мерзкий убийца. Я остановился и схватил его за рукав.
— Ты же ни в чем не замешан, брат! Никто никогда не узнает, что мы нынче встречались. Давай-ка верну тебе сутану, и иди себе, пожалуйста, назад. Мне не под силу нести ответственность еще и за твою порушенную жизнь, хватит с меня своей собственной.
Но Билл лишь рассмеялся. Смеялся он, правда, недолго, Да и смех был какой-то неискренний.
— Ты невнимательно меня слушал, Пэтч. Все эти истории про пап и епископов касаются денег. Мы с тобой ничто, мелкие сошки. Нас никто и в расчет не примет. А я твой лучший друг. И если Кервези этого не знает, в чем я сильно сомневаюсь, то уже завтра будет знать. Все, с жизнью в лоне матери церкви для меня покончено, а также, вероятно, и вообще с жизнью на этом свете, если я здесь останусь. И твоей вины тут нет. Просто однажды ты вошел в таверну «Посох епископа» через боковую дверь, когда стоило воспользоваться парадной.
