— Мне придется просить отпущение за этот грех, — сказал он, и голос его звучал явно напряженно. — Но я и сам был когда-то духовным лицом, а это не забывается. — Выдержка и присутствие духа, казалось, внезапно его покинули. Меня это здорово заинтриговало. Он же обычный человек, в конце-то концов. Билл говорил мне про тамплиеров, и я уже хотел сказать что-то по этому поводу, когда сэр Хьюг заговорил снова: — Я, конечно, дворецкий епископа и имею право приближаться к алтарю, но не люблю этого делать. Вот тут-то ты и можешь мне помочь, Петрок. Епископ просил меня принести ему одну священную реликвию, которая здесь хранится. — Он указал на алтарь. — Будет совершенно законно и правильно, если ее понесешь ты, братец.
Я почувствовал укол гордости.
— Конечно, сэр.
— Вот и прекрасно! — воскликнул сэр Хьюг. Он, кажется, вполне воспрянул духом и немного оживился. — Епископу понадобилась десница святой Евфимии. Она хранится в ковчежце для мощей, который тоже имеет форму руки, вот такую. — И он поднял собственную руку, имитируя по-женски жалостный благословляющий жест. С поразительной точностью, даже с некоторой насмешкой. Движением настоящего актера. Это было совершенно неуместное зрелище, точно такое же, как тогда, в таверне: блестящий, весь подобравшийся, словно перед схваткой, рыцарь с побелевшими глазами и зловещим ножом в руке. И я даже услышал, каким-то краешком сознания, судорожный вздох возмущения, словно исходящий от каменных героев и знаменитостей, украшавших собой крестную перегородку. Но во мне жило ощущение, что сэр Хьюг не такой, как все мы, другой, и отстоит далеко-далеко от всех и от всего, мне когда-либо встретившегося, и сейчас это ощущение еще более окрепло. Я ведь не был до этого близко знаком с властями предержащими. По моему глубокому убеждению, именно так власть проявляла себя в отношении подобных мне ничтожных людишек.
Так что за алтарь я вошел наперекор здравому смыслу и почти против собственной воли. Пол здесь был вымощен богато изукрашенными изразцами, на них шаги звучали тише, чем на каменных плитах нефа. По обе стороны от меня ступенями восходили кверху лавки для певчих; в любое другое время я бы остановился, чтобы полюбоваться замечательной резьбой, украшавшей все поверхности. Ниже откидных сидений — «мизерекордов», — крепящихся к спинкам лавок, виднелись изображения звериных морд, явно карикатурно повторяющие черты реальных людей, а также морды сатиров с волосами в виде листьев или лесных духов. Эти смешные изображения привносили искру юмора в такое серьезное дело, как месса, но сейчас мысли о странных рожах выбивали меня из колеи. Я даже ощущал на себе их взгляды, как и взгляды статуй на крестной перегородке.
