– Да, Алексей Львович, я вас слушаю!
Выслушать его – это все, что я могла для него сделать. Мне хотелось помочь ему – человеку, который поддерживал меня и заботился обо мне, хотя я, в сущности, никем ему не была.
Мне было неясно, откуда исходит звук. Внезапно к нему присоединились другие.
– Классная девица, – одобрительно заметил высокий мужской голос с сильным иностранным акцентом.
– Подвести бы ее домой – она на машине, интересно? – деловито осведомился кто-то еще.
На минуту все стихло, и вдруг знакомый до боли баритон твердо сказал:
– Ее надо спасать, а не провожать до дома. Она сама все равно не справится.
«Стронг! Опять эта навязчивая идея моего спасения!» Я развернулась и попыталась хоть что-то ответить англичанину. Вместо «меня не надо спасать» можно было сказать: «Меня невозможно спасти».
Мне так захотелось хоть раз в жизни открыться перед кем-то, что я стала искать Роберта. Он прятался в чаще внезапно возникшего леса – я чувствовала его взгляд, но сам англичанин не спешил подходить, ожидая меня в темноте. Я подошла к высокой сосне, которую видела накануне, провела рукой по стволу, шершавому, как наждак, и внезапно нащупала чьи-то холодные пальцы. Предчувствие неизбежной, чудовищной, непоправимой беды овладело моим сердцем и лишило дара речи. Я потянула к себе безжизненную кисть и поняла, что она принадлежит Алексею Львовичу. Мой друг медленно сползал вниз, судорожно цепляясь за коричневый ствол. Из его горла фонтаном хлестала кровь, из груди вырывался ужасающий хрип. Он, кажется, все еще произносил:
– Мила, мне очень надо с тобой поговорить.
Я обхватила его, стараясь не дать упасть, но тело неумолимо стремилось вниз. Наконец, оказавшись на земле, усыпанной сосновыми иглами и шишками, Руднев посмотрел на меня. Жалкая, искаженная гримасой боли, его улыбка была адресована единственному человеку в его жизни, которого он мог любить. Даже теперь, во сне, я была благодарна ему за это чувство.
– Ему уже не помочь, – тихо сказал знакомый голос.
Я обернулась. Прекрасный и решительный, Роберт Стронг был похож на ангела возмездия. В руках он держал самурайский меч, с которого медленно капала кровь. Роберт холодно посмотрел на меня, потом на свою жертву.
– Запомни, – сказал он мне, – так будет с каждым, кто приблизится к тебе.
Почти звериный испуг парализовал меня, и я прошептала:
– Ты ничего не знаешь.
Он усмехнулся и ответил:
– Это ты ничего-ничего не знаешь.
Я закричала, и тьма объяла меня.
