Кто знает, сможет ли мой будущий муж так же относиться к моему дару и его неизбежным последствиям? Даже если я не буду пользоваться своими талантами – что вполне естественно, ведь, будучи замужем, нельзя брать деньги у других мужчин. И все же: что будет чувствовать мой муж, перехватывая восхищенные, вожделеющие взгляды парней, с которыми мне придется общаться больше пяти минут? Что он будет чувствовать, зная, что любой из них готов ради меня на все? Даже под поезд броситься, если прикажу. Что, если в конечном итоге семья распадется, не выдержав этого испытания? А мать… На нее хотя бы можно положиться. Она никогда меня не бросит.
В редкие минуты откровений мама рассказывала мне, как впервые встретила отца, как от одного его взгляда по телу пробежала сладкая дрожь. Эта сладость парализовала волю, как сильнодействующий яд. Было больно и приятно одновременно. Она не могла думать и анализировать. Она не могла сопротивляться этому наваждению. Она могла только любить, безумно и безоглядно. Не дожидаясь взаимности.
Но он ответил.
Отец был с ней несколько лет. Сейчас он говорит, что мать – единственная женщина, с которой он был так долго. Я знаю это, как и то, что он просто не в состоянии находиться с одним человеком в течение длительного времени. А что, если и я не смогу? Ведь дар зовет, требует все новых и новых побед. Только зачем? В чем смысл?
У отца было полно внебрачных детей – так много, что он давно перестал считать. Среди них были девочки, но дар унаследовала только я. Парни такой дар могли перенять только от своих матерей, а женщин мой отец выбирал самых обычных. Как моя мама. Им нечего было передать своим детям, кроме красоты, силы и благородства. Отец всегда находил именно таких спутниц.
Однажды он признался мне, что сразу чувствует ту женщину, которая станет матерью его ребенка. Это могло бы показаться жестоким, ведь ни с кем из них он не собирался связывать свою судьбу; но надо было знать моего отца, чтобы понимать его душу.
Не существовало более светлого и чистого человека. Он ни на кого и никогда не злился и не обижался. Он будто излучал радость, рядом с ним люди чувствовали уверенность в том, что все будет хорошо.
Как он договаривается со своей совестью, зная, что калечит чужие жизни?
И как поступать мне?
Я вспомнила глаза Алексея Львовича, его взгляд, послушный и затравленный, как у больной собаки, и почувствовала себя чудовищем.
Мать молча ждала, когда я доем.
