Вообще я пользовалась хорошим отношением мужчин без зазрения совести.
Лет с пяти я начала замечать, что мальчишки в детском саду в лепешку готовы были расшибиться, чтобы мне угодить. В школе ситуация еще больше усугубилась, потому что стало очевидно – я являюсь предметом вожделения всех своих одноклассников, без исключения. Они дрались за право донести до дома мой портфель или помочь с домашними заданиями. Девчонки этого не понимали. «Что в ней особенного? – недоумевали завистницы. Она же не красавица!» Кто-то из них пытался дружить со мной, чтобы быть ближе к парням, но я сразу чувствовала фальшь и прерывала общение. Остальные девочки просто тихо злились и делали вид, что меня нет.
Когда мне исполнилось семнадцать, рядом стали появляться взрослые мужчины – такие, как Руднев. Я не находила ничего плохого в том, чтобы с ними дружить. Простое приятельство – без обязательств, без обещаний и, упаси боже, без серьезных отношений. Я позволяла мужчинам любить меня. То, что я сама ничего к ним не испытывала, вовсе не означало, что мне нужно было избегать такой выгодной дружбы. Нельзя отказываться от того, что само плывет в руки! Мужчины обеспечивали мне такой уровень жизни, при котором можно было просто не думать о деньгах.
Подойдя вплотную к Рудневу, я непринужденно сказала:
– Приветствую, Алексей Львович!
Он схватил мою руку сухими теплыми ладонями, затем попытался притянуть меня к себе, но я холодно отстранилась. Не отпуская мою руку, Руднев сказал одному из охранников:
– Дима, мы поговорим. Пусть водитель выйдет.
Он буквально силой втащил меня в красивый салон «Майбаха», пахнущий кожей и дорогим мужским одеколоном. Все было, как обычно. Руднев нажал на кнопку, и из выдвижной панели показались хрустальные бокалы и бутылка «Дом Периньон». Кажется, восемьдесят пятого года.
– Выпьешь со мной, Мила? – спросил он негромко.
– Алексей Львович, вы же знаете, я не пью, – твердо ответила я, посмотрев ему прямо в глаза.
– Знаю, знаю, – осекся мой собеседник, – просто предложил.
– Спасибо! – Я равнодушно пожала плечами.
– Я тебя уже чувствую. Никаких лишних слов. Торопишься… – задумчиво сказал он.
Эта тихая грусть совсем не вязалась с обликом сурового государственного мужа. Со мной Руднев оставлял привычку командовать и почти по-отечески расспрашивал о делах, увлечениях, друзьях.
– Сегодня первый день твоей учебы в университете. Как все прошло? – улыбнулся мой друг.
– Одни бабы учатся, – в шутку пожаловалась я, – меня уже не любят.
