* * *
Давно, тем ярким утром, еще в постели что-то дрожало в ней, то ли приятно, то ли надрывно под ложечкой, как сильное чувство голода, до тошноты. Солнце жгло сквозь задернутые желтые шторы. Настя раздвинула их и пощупала землю в цветочных горшках. Твердая. Как была – босая, в ночнушке – пошла в ванную, взяла лейку с отстоянной водой. Тонкие струйки лились, а она смотрела, как на глазах чернеет и жирнеет земля. Потом облокотилась на подоконник и глядела на качающиеся под ветром деревья, похожие на море. И шум их напоминал шум моря. Она была одна в квартире. Ей было семнадцать.
Летучее ощущение притупилось, когда, одевшись, собралась заняться хозяйственными делами. Мать последнее время возвращалась поздно и ничего по дому не делала – Настя постепенно переняла все ее обязанности. Утро началось стиркой, потом она собиралась готовить еду и бросила в раковину кусок мяса из морозильника – оттаивать. После стирки присела на четверть часа отдохнуть, любовалась своим отражением в полированном темном шкафу. Было видно, какая тонкая у нее шея и какой узкий подбородок.
Неожиданно пришел Константин, занес молоко, бабушка попросила его купить на всю семью. Или, может, мама просила. Настя рассчиталась и пригласила его выпить кофе, она сама собиралась выпить кофе, чтобы прогнать мягкую, почти винную сонливость. Пока она стояла у плиты, придерживая турку, он говорил о возможности существования так называемых «белых дыр», по аналогии с «черными дырами» – черных дыр другого космоса, навыворот, бесконечно излучающих материю, свет, время, пространство. Которые с невероятной скоростью несутся от белой дыры, грозя зашибить всю Вселенную. А Вселенная едва успевает расширяться. Как живот беременной. И Анастасия почти видела эти белые дыры, вырезанные из белой бумаги и наклеенные на память, куда более опасные, чем дыры черные.
Белым были заклеены его растрепанные волосы, прикрывшие глаза веки, ссутулившиеся плечи. Отвернувшись, она разливала блестящий чернотой кофе по чашкам, от пряного горького запаха стучало в ушах. Они пили, стесняясь паузы в разговоре. Уже тогда они знали, что ждут момента прощания, когда, по привычке, он наклонится поцеловать ее в щеку, едва коснуться кожи сухими губами. Но в этот раз она сделает неловкий шаг или споткнется и проведет языком по его губам. Открытая дверь, на пороге которой они прощались, захлопнется снова, они войдут, не размыкаясь, и не дойдут до дивана. Двенадцать лет она ждала этого.
