Но ведь, как известно, Чехов был материалистом, всю свою жизнь оставался трезвым шестидесятником, верил только в разум и в науку. Его философия — плоска и ограничена: его вдохновляет идея прогресса, технического усовершенствования. Он мечтает о том, что культура сделает людей счастливыми, что когда то жизнь станет «изящной и удобной». Какой возвышенный идеал — «удобная жизнь»! Да, Чехов размышляет, как рационалист, и мечты его не взлетают высоко. Но, к счастью, он и сам не верит в столь простой способ устранения всех земных неблагополучий. И не утешает его будущий земной рай; это просто: «давайте, пофилософствуем». Чеховская тоска — томление человеческой души, неутолимое ничем земным — в глубине своей религиозна. И неверующий Чехов в лирическом волнении прикасался к неведомой ему истине. Недаром в «Чайке» Нина Заречная, неудавшаяся актриса и покинутая любовница, говорит, что «в нашем деле — все равно, играем ли мы на сцене или пишем, — главное не слова, не блеск, а умение терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую и мне не так больно».
А «Дядя Ваня» заканчивается монологом Сони, звучащим» как горячая молитва к Богу.
«Мы будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем [J там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы пнакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами и мы с тобой, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем. Я верую, дядя, я верую горячо, страстно…»
ПОЛОЖИТЕЛЬНО–ПРЕКРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК» У ДОСТОЕВСКОГО
После долгого периода метафизического отчаяния, в центре которого стоят «Записки из подполья», жизнь Достоевского резко переламывается отъездом–бегством за границу. Он покидает Россию, «спасая не только здоровье, но даже жизнь». «Рассудок действительно расстраивался, — пишет он Майкову. — Это истина. Я это чувствовал; а расстройство нервов доводило меня до бешеных минут».
В Дрездене он переживает духовное воскресение, слезы умиления и восторга перед картинами Дрезденской галереи, весну, счастье с молодой женой Анной Григорьевной.
Четырехлетнее пребывание Достоевского заграницей — время огромного духовного и творческого подъема: он много и напряженно читал, написал два больших романа «Идиот» и «Бесы», задумал серию романов под общим заглавием «Житие великого грешника», несколько повестей и статей. В своем «изгнании» он подводил какие то итоги, жадно следил за тем, что происходило в России, мучительно думал 0 судьбе родины, о Востоке и Западе, о социализме и христианстве, о православии и католичестве. За эти четыре года (1867–1871) окончательно сложилось его религиозное философское мировоззрение. Он писал Майкову, что вопрос, который мучил его всю жизнь, теперь разрешен. Можно предполагать, что заграницей Достоевский пережил мистическое озарение, которое стало источником всего его дальнейшего творчества. Отталкиваясь от «атеистической Европы он осознает себя христианином и русским. Эти два понятия для него нерасторжимо связаны: он убежден что только потому и достиг «самосознания в себе русского человека», что почувствовал себя христианином, ибо вся Россия — в православии, в нем ее душа. Оправдание ее бытия и великое обетование будущего. Все идеи, которые впоследствии будут развиты в «Дневнике писателя» — выношены Достоевским во время «изгнания».
