А вокруг этих двух фигур — Вареньки и Девушкина — живет и движется целый мир несчастных обездоленных людей, задавленных бедностью, стыдящихся своего несчастья, умирающих в холодных подвалах. Достоевский в первом же своем произведении проник в глубину человеческого горя и отчаяния. Его повесть была проповедью любви и состраданья к «меньшим братьям».
***
Внезапная слава Достоевского была непродолжительной. Повести, написанные им после «Бедных людей», разочаровали Белинского и не понравились публике. Самолюбивый автор разрывает с кружком «Современника», обвиняет Белинского в крайнем материализме и атеизме и заболевает серьезным нервным недугом. Он испытывает припадки мистического ужаса, и ему кажется, что он сходит с ума; он мечтает о смерти как об освобождении. С 1848 года он начинает посещать кружок чиновника министерства внутренних дел Петрашевского и увлекается социальными теориями французских утопистов — Фурье, Сен–Симона, Кабе.
На «пятницах» Петрашевского молодежь горячо говорила о справедливом устройстве общества, смело критиковала николаевский режим, требовала освобождения крестьян, реформы суда, смягчения цензуры. На одном из собраний Достоевский прочел письмо Белинского к Гоголю, в котором умирающий критик обличал гоголевский реакционный мистицизм и заявлял, что Россия нуждается не в молитвах и молебнах, а в реформах и просвещении.
В апреле 1849 года петрашевцы были арестованы и приговорены к смертной казни. После восьмимесячного заключения в Петропавловской крепости Достоевского с другими «заговорщиками» отвезли на Семеновский плац и взвели на эшафот; им зачитали смертный приговор. Над головами преступников, одетых в белые рубахи, были переломлены шпаги; троих уже привязали к столбам. Вдруг забили барабаны — и осужденным было объявлено, что государь дарует им жизнь.
Эта жестокая инсценировка казни, эти минуты, прожитые перед лицом смерти, потрясли душу болезненного писателя. С эшафота он сошел другим человеком, с мистическим опытом смерти. Он дико озирался кругом: прежняя жизнь была погребена, Началась новая, непохожая на существование других людей. В романе «Идиот» Достоевский так описывает эти мгновения приговоренного к смерти:
«Когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; ему все хотелось представить себе, как можно скорее и ярче, что вот как же это так? Он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто‑то или что‑то, — так как же? где же? Все это он думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченной крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие. Оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты как‑нибудь сольется с ними».
