— Великий Боже! — выдавил я.
— Что случилось? — отозвался Сеймур.
— Море, — коротко бросил я. На подробные объяснения времени не было, так как под брюхом самолета катились белые барашки волн. Порывы ветра превратили поверхность воды в кипящую массу.
Я взял себя в руки. Поднимать машину не имело смысла. Топливо было практически на нуле. Кроме того, если я не буду видеть моря, то не увижу и твердую землю, когда она окажется под крылом. Я заложил неглубокий вираж, и левое крыло самолета почти коснулось волн. Теперь надо долететь до какой-нибудь земли. До Британских островов или до острова Уайт. Сейчас это уже не важно.
Главное — посадить истребитель в течение шестидесяти секунд. Если этого сделать не удастся, то мы промочим не только ноги.
— Дэвид, я полагаю…
— Ради Бога, не сейчас, Сеймур. На несколько минут мне необходимо сосредоточиться.
Он замолчал.
Внизу в свете прожекторов бушевало море. Казалось, я вижу даже гроздья брызг, летящих в нашу сторону.
На приборной доске рядом с указателем уровня топлива замигала красная лампочка. Не надо быть специалистом, чтобы понять значение этого сигнала. Я еще больше уменьшил тягу, пытаясь хоть немного растянуть оставшееся на дне бака топливо.
Не торопясь и спокойно. Не тороп….
Но — что это там, впереди? Какая-то темная масса. Темная поверхность, не отражающая света.
«Если это не земля, — сказал я себе, — то я съем собственную шляпу и закушу кедами».
Я не видел ни выступов скал, ни деревьев, ни домов. Похоже, мы вышли на какое-то пастбище. Тем лучше. О выпуске шасси не могло быть и речи. Если переднее колесо попадет в кроличью нору или еще какую-нибудь дыру, истребитель перевернется, как тележка с яблоками. Оставалось одно — садиться на брюхо.
— Держитесь крепче, — сказал я. — Мы отправляемся на свидание с землей.
Приземление заставило меня полностью потерять интерес к тем чудесам, которые мог предложить окружающий мир.
Открыв глаза, я почему-то решил, что все еще нахожусь в постели.
Что-то стучало по моему черепу. Я с опаской притронулся пальцами к голове и ничего не почувствовал. Пальцы, видимо, тоже потеряли чувствительность.
Через несколько секунд пришло прозрение, и я понял, что сижу в кабине самолета, а по алюминиевому шлему стучат капли дождя. Кто-то ухитрился поднять колпак кабины.
Шея болела нещадно. То, как боль пронизывала тело, спазмами отдаваясь в нижних конечностях, тоже не сулило ничего хорошего. Я отстегнул ремни и застонал.
