— Куда денешься — прогресс, — покивал Пьер.
Ветерок тихонько зашелестел в ветвях. Потом донесся гудок грузовика.
— Мне пора, — встрепенулся Пьер. — Будем надеяться, до скорого.
Девушка встала.
— До свидания!
Пьер побежал бегом, но тут же вернулся.
— А зовут-то вас как?
— Маринетта. А вас?
— Пьер.
Очень скоро Гастон отметил, что в мыслях его напарника кое-что изменилось. С чего это он вдруг задумался о женатых людях?
— Знаешь, — сказал он, — я вот иногда думаю: как же у женатых ребят получается? Всю неделю в дороге. Домой приедешь — ничего не хочется, только спать. А уж на машине прокатиться — и думать нечего, ясное дело. Так супружница-то, наверно, скучает без внимания.
Потом, немного помолчав, он спросил:
— А ты ведь был когда-то женат?
— Был когда-то, — признал Гастон без особого энтузиазма.
— Ну?
— А что — ну? Как я с ней, так и она со мной.
— Что ты с ней?
— Что-что! Я ее все время оставлял. Вот и она меня оставила.
— Но ты ведь возвращался.
— А она не вернулась. Ушла к одному парню, лавочнику. Вот это муж так муж — всегда дома сидит!
Гастон задумчиво помолчал и заключил свою речь словами, полными смутной угрозы:
— Вообще-то автострада и женщины, чтоб ты знал, меж собой не уживаются.
* * *
Согласно обычаю, мыть грузовик через раз полагалось бы Гастону. Так заведено у всех напарников-дальнобойщиков. Но почти всегда Пьер по собственной инициативе брал мойку на себя, и Гастон с невозмутимостью философа уступал свою очередь. Определенно, у них были разные представления об эстетике и о гигиене, как для себя, так и для машины, своего орудия труда.
В этот день Гастон с ленцой развалился на сиденье, пока Пьер направлял на кузов оглушительно хлесткую струю воды — в ее шуме почти тонули редкие замечания, которыми напарники обменивались через открытое окно.
— Тебе не кажется, что уже довольно? — спросил Гастон.
— Чего довольно?
— Ты часом не переусердствовал? Тебе здесь что, институт красоты?
Пьер, ничего не ответив, перекрыл воду и достал из ведра мокрую губку.
— Когда мы стали вместе ездить, я сразу заметил, что куколки, талисманы всякие, картинки, вся эта дребедень, что ребята вешают в машинах, тебе не по душе, — продолжал Гастон.
— Верно, — согласился Пьер. — У машины своя красота, это все к ней не идет.
— И какая же, по-твоему, красота у машины?
— Дельная красота, понимаешь, полезная, практичная. Такая же, как автострада. И не надо тут никаких финтифлюшек, которые висят, болтаются неизвестно зачем. Не надо ничего просто для украшения.
