А. С. ЛЕФКОЙВИЧ,
ЛИЦЕНЗИЯ НА БУХГАЛТЕРСКУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
В написание фамилии вторглось «й».
Мартен снова повернул на север и вышел на Пятую авеню. Он несся по нереальным улицам нереального города, задыхаясь от погони за неведомой целью и не замечая, как толпы народа вокруг него начали редеть.
Вот и надпись в витрине первого этажа:
М. Р. ЛЕФКОУИЧ, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ
Золотистый полукруг буковок кондитерской гласил:
(Половина имени, со злостью подумал Мартен. Зачем он дергает меня неполными именами?)
Улицы окончательно опустели, образовавшийся вакуум заполняли лишь разные кланы Лефковицов, Левковицов, Лефкойвичей…
Мартен смутно сознавал, что где-то впереди находится парк — намалеванная, неподвижная зелень. Он повернул на запад. На глаза ему попался кусок газеты, единственный шевелящийся предмет в умершем мире. Он повернул, наклонился и поднял его, не замедляя шага.
Порванная страница оказалась на идише.
Он не умел читать на этом языке. Он не мог разобрать сливающихся еврейских букв, он не прочел бы этих букв, даже если бы они не сливались. Только одно слово было написано четко и ясно. Оно было набрано черным шрифтом посреди страницы, каждая буква резко выделялась всеми своими хвостиками. Он понял, что там написано «Лефкувич».
Он выкинул газету и вошел в пустой парк.
Деревья не шевелились, листья застыли в причудливых позах. Солнце давило мертвым грузом, не согревая.
Он бежал, но пыль не поднималась под его ногами, и не пригибалась трава.
На скамейке пустынной аллеи сидел старик, единственный человек в вымершем парке. На нем была темная фетровая кепка, козырек прикрывал глаза от солнца. Из-под кепки торчали неряшливые пучки седых волос. Грязная борода доставала до верхней пуговицы грубой куртки. Старые брюки пестрели заплатами, а подошвы растоптанных, бесформенных штиблет были перехвачены пеньковой веревкой.
Мартен остановился. Дышать было трудно. Он мог произнести только одно слово и с его помощью задал вопрос:
— Левкович?
Он застыл перед скамейкой, ожидая, пока старик медленно поднимется на ноги, буравя его темными слезящимися глазами.
— Мартен, — вздохнул старик. — Сэмюэл Мартен. Вот ты и пришел.
Слова звучали как будто с двойной выдержкой, под английским слышалось дыхание другого языка. Так, под «Сэмюэлем» Мартен уловил невнятную тень «Шмуэля».
Старик вытянул морщинистые руки с перекрученными венами, но потом опустил их, словно опасаясь дотронуться до Мартена.
— Я искал тебя, однако в диких просторах города, который только еще будет, слишком много людей. Слишком много Мартенсов, и Мартинесов, и Мортонов, и Мертонов. Я остановился, только когда добрался до зелени, и то на мгновение. Я не впаду в грех и не перестану верить. И вот ты пришел.
