В № 10–11 «Знамени Труда» по делу казненных было сказано: «Вокруг этого дела в т. н. «обществе» создалось немедленно великое количество толков и слухов, выросли целые легенды. Падкое на сенсацию «общество» в лице досужих интеллигентных обывателей и болтунов принялось судить и рядить. Здесь были и мифы о необычайных провокациях» и т. д., и т. д.
А в революционных кругах Петербурга и Москвы определенно называлось имя: член Ц. К. партии — Азеф.
Известный беллетрист Леонид Андреев в «Повести о семи повешенных» изобразил группу осужденных по этому делу, и для одного издания этого рассказа, выпущенного в пользу «Шлиссельбургского комитета», художник Репин дал рисунок с изображением семи виселиц. Много лет спустя Екатерина Бибергаль, осужденная на каторгу по делу Никитенко и Наумова, говорила мне, что друзья повешенных передали Л. Андрееву биографический материал для рассказа, но Андреев, по ее словам, не дал их настоящего образа.
Я не пишу истории партии с.-р. и касаюсь дел ее лишь постольку, поскольку так или иначе знакомилась с ними в период моего краткого пребывания в Финляндии: деятельность партии на всем пространстве России не подлежит моему описанию — она оставалась за пределами моего горизонта. Поэтому я ограничиваю свой рассказ о боевой деятельности тем, что изложено выше. После гибели отряда, о котором только что говорилось, центральный террор в пределах России фактически себя не проявлял; но в различных городах России в то время было великое множество террористических актов; однако они поражали более или менее мелких представителей власти и не имели большого значения.
Глава тридцать первая
Отъезд
После 1905 года Финляндия широко раскрыла свои ворота для русских революционеров, и когда началась реакция, закрылись все легальные возможности, бывшие в распоряжении партий, действующих в Петербурге, и оставаться там значило неизбежно подвергнуться аресту, с.-д. и с.-р. хлынули потоком в пределы недосягаемости — в Финляндию. Выборг был переполнен партийными людьми. На улицах постоянно встречались русские лица, и по наружности и костюму можно было узнать, идет ли с.-р. или с.-д. Были в Выборге и революционеры — военные, и рабочие. Велась пропаганда, и широко было поставлено издательское дело, и, в полной безопасности продолжая революционную деятельность, русские жили, чувствуя себя как бы в России. Петербург был в нескольких часах езды, сношения были легкие и до поры до времени безопасные. Но после процессов Штифтара-Зильберберга, грандиозного провала Трауберга с его летучкой и ареста в феврале 1908 г. лиц, вышедших для покушения на великого князя Николая Николаевича, Столыпина и министра юстиции Щегловитова, петербургские власти не могли не обратить внимания на то, что конституционная Финляндия стала гнездом крамолы, в котором замышлялись террористические акты, находились мастерские взрывчатых веществ, приготовлялись орудия для боевых выступлений и укрывались исполнители их. Атмосфера стала сгущаться; в Выборге появились шпионы, пошли слухи об обысках и предстоящих арестах. Пронесся слух, что правительство знает состав Ц. К., членом которого будто бы является Н. Тютчев, как раз в то время по своим семейным обстоятельствам находившийся в отчуждении от дел партии. У него был сделан обыск по совершенно ложному обвинению в участии в попытке экспроприации императорской театральной кассы; обыск, конечно, ничего не дал. Утверждали, что кто-то был даже схвачен русскими агентами на улице и увезен в Петербург. Мало-помалу как-то незаметно революционная публика в Выборге стала рассасываться. Осторожный М. Натансон еще в начале осени учел возможность такого оборота дел. Два другие члена Ц. К. — Авксентьев и Ракитников — переехали в декабре в Гельсингфорс, а Гершуни, смертельно заболевший, находился в Швейцарии, и после его отъезда заметно сократились сношения Ц. К. с Петербургом. Все реже приезжали члены «Организационного бюро»: мне кажется, ни Ульянов, ни Руднев в декабре и в январе в Выборге уже не появлялись. Изредка продолжал бывать Азеф. Из Ц. К., таким образом, в Выборге оставался один Чернов.
