Судьба и грехи России | страница 55





==52


шлифовальщики   камней, снобы безукоризненного. Спасибо мэтрам неряшливой, распущенной  России, но не ими  оправдываются граниты Невы  и камни Петропавловской  крепости. Провинциалы, умиравшие здесь, лучше их слышали голос Петербурга.

     Да, этот город торопился жить, точно чувствовал скудные пределы отмеренного ему времени. Два столетия жизни, одно столетие мысли, немногим более сроков человеческой жизни! За  это столетие нужно было, наверстывая  молчание тысячи лет, сказать миру слово России. Что же  удивительного, если, рожденное в муках агонии, это слово  было часто горьким, болезненным? Аскетизм отречения  Петербург простер до отречения от всех святынь: народа,  России, Бога. Он не знал предела жертвы, и этот смертный  грех искупил жертвенной смертью.

    Россия приняла факел из его холодеющих рук. О, если  бы он не потух на ветру ее степных дорог, не заглох под  мерою косного, уютного быта, не разошелся на тысячи  мелких свечечек!..

    Что же может быть теперь Петербург для России? Не все  его дворцы опустели, не везде потухла жизнь. Многие из  этих дворцов до чердаков набиты книгами, картинами,  статуями. Весь воздух здесь до такой степени надышаниспарениями человеческой мысли и творчества, что эта атмосфера не рассеивается целые десятилетия. Даже большевики, не останавливающиеся ни перед чем, не решились  тронуть этих сокровищ из страха стен. Эти стены будут  еще притягивать поколения мыслителей, созерцателей.  Вечные мысли  родятся в тишине закатного часа. Город  культурных скитов и монастырей, подобно Афинам времени Прокла, — Петербург останется надолго обителью русской мысли.

    Но выйдем  из стен Академии на набережную. С Невы  тянет влажный морской ветер — почти всегда западный ветер. Не одни наводнения несет он петровской столице, но и  дух дальних странствий. Пройдитесь по последним линиямВасильевского острова или к устью Фонтанки, на Лоцманский островок, — и вы увидите просвет моря, отшвартовавший пароход, якоря и канаты, запах смолы и соли, —  сердце дрогнет, как птица в неволе. Потянет вдаль, на чудесныйЗапад, омытый Океаном, туда, где цветут сады Гесперид, где из лона волн возникают Острова Блаженных.  Иногда шепчет искушение, что там уже нет ни одной живой души, что только мертвые блаженны. Все равно, тянет  в страну призраков, «святых могил», неосуществленной  мечты о свободной человечности. Тоска целых материков — Евразии — по Океану скопилась здесь, истекая узким каналом Невы в туманный, фантастический Балт. Оттого на-