Я здесь, в этой части записей, заговорил об этих вопросах потому, что считаю их не церковными, а политическими, относящимися к советской власти.
Патриаршее послание об анафеме немало причинило вреда и потом: во всех белых армиях и в эмиграции его печатали, перепечатывали и распространяли как средство политической пропаганды против советской власти.
Второй вопрос - об изъятии правительством церковных ценностей в пользу голодающих. Золотые и серебряные кресты, сосуды, украшения, оклады икон и проч. должны были поступить в государственную собственность. Но начались протесты и мирян, и духовенства.
Я и сам понимаю, как болезненно религиозному человеку отдавать святой крест или чашу в руки неверующих людей. Еще более прискорбно думать, что эти ценности пойдут так или иначе не на голодающих, а на поддержку той же безбожной власти, как и говорили тогда протестующие. Ссылались и на каноны Церкви, которые действительно воспрещают подобную отдачу церковных вещей.
Но бывают в истории моменты такие, когда приходится не слушать сантиментов сердца, а действовать по разуму. Колоссальный голод - событие чрезмерное. Тут следовало не слушать не только своего голоса, но и мнения верующих мирян. Возьму сравнение: если бы Минин с церковной паперти нижегородского собора попросил бы храмы и духовенство отдать эти ценности на спасение отчизны от поляков, разве архиерей, отцы и верующие отказались бы тогда? Не думаю.
Если же советская власть захотела бы употребить или действительно употребила бы церковные ценности на иные цели, а не на голодающих, в том ее ответственность, а не Церкви, не наша. Церковь же исполнила бы лишь свой долг любви к народу.
Каноны? Да. Но каноны, как нормы, вообще-то приурочены к нормальным, мирным временам и условиям жизни, а не к исключительным. В исключительных же случаях и законы изменяются. Есть такой пример. На V Вселенском соборе обсуждался вопрос об Иве, епископе Эдесском. Между многими иными обвинениями ему ставилось в вину то, что взяты были церковные сосуды на выкуп пленных (этот обычай тогда был не редкостью и никого не смущал, а, наоборот, считался добром, и собор его не осудил), но и пленных не выкупили, и сосуды исчезли... Тогда многое неподобное творил племянник Ивы, тоже епископ, Даниил.
Из этого мы видим, что Церковь, как организм свободный духовно, может в разное время различно поступать, руководствуясь совестью и Божиим Духом.
А сколько было тогда жертв? Нужны ли они были? Не думаю. Объясню их не столько ревностью по религии, сколько политическим протестом против нелюбимой власти. Эти мысли мне не сейчас лишь пришли. Я в то время был в Сербии. И на пути в Хоновский монастырь все время думал и беседовал с сопутствующим лицом о том, что я бы отдал тогда сосуды и кресты.
