Носик вверх, сумочка через плечо —и она тоже вылетела за дверь, тонкая и неудержимая как стрела. Гущин посидел в опустевших владениях, что-то так и эдак прикидывая в уме, потом поднялся и с минуту сумрачно наблюдал свое кудлатое отражение в стекле книжного шкафа.
—Послал бог сотрудничков! —с отвращением сказал он то ли отражению, то ли шкафу. -Опера! “Мимоза и потрошители”. Действие переносится в сад… Задевая стулья и ворча, Гущин покинул кабинет, на ходу выдернув из машинки незаконченный протокол. Читать его он не стал —просто смял в комок и бросил в мусорную корзину. Замок запер тщательно, на два оборота. На крыльце Гущин задержался, принюхиваясь к апрельскому воздуху, в котором причудливо мешались запахи разворошенной земли, древесной коры, бензинового выхлопа и дезинфекции. Из-за забора доносился равномерный шум машин. Вялые сизые облака ползли по небу.
Гущин дышал и обдумывал дерзкую комбинацию. В ближайшие полчаса сотрудники больничной администрации должны были собраться на торжественное открытие прачечной. За это время он намеревался пройтись по опустевшим кабинетам и украсть все деревянные линейки.
По мнению Гущина, именно деревянная канцелярская линейка являлась идеальным материалом для обшивки старинных парусников, выполненных в масштабе 1:100. Она была прочна, суха и упруга. Разделенная на узкие ровные полоски, она без помех ложилась на прихотливый изгиб шпангоута и под ловкими руками Гущина превращалась в пузатый и гордый корабельный борт. Да, по вечерам, возвращаясь в свою холостяцкую берлогу, Гущин сбрасывал маску главного специалиста и родственника двоюродного думца и обнаруживал свое истинное лицо —лицо корабела и пирата. В его доме пахло стружкой и кипящей смолой. Со свирепым блеском в глазах, в распахнутой на волосатой груди рубахе он резал, шлифовал, клеил и вил такелаж. Над ним громоздились корпуса каравелл и вздымались белоснежные паруса. Призраки отчаянных мореходов толпились за спиной и, по очереди заглядывая через плечо, звали прочь от этой земли.
К полуночи их зов делался особенно настойчив. Гущин встряхивал головой и дико таращился в окно —за стеклом, покрытым брызгами, сиял Южный Крест, и, светя парусами, шли каравеллы, галеоны, пинассы, и черная волна била в их бока. Гущин выбегал на балкон, раздувал ноздри, вдыхал острый запах ветра и всматривался в безбрежные дали, угадывая в темноте очертания заветного острова, где золота несчитано,
