был русский слон. Прозрачный аромат водки быстро растворялся в тяжелом воздухе морга. Гущин сказал:
—Ладно, мужики, пошел за добавкой! Долг платежом… —и, незаметно подмигнув Сундукову, направился к выходу. Рот Василиска растянулся в усмешке, ноги затанцевали, и, пожалуй, тут же прозвучало бы что-то студенческое, но Гущин окликнул:
— Сундуков, выдь на секунду!
Сундуков, чертыхнувшись, вышел. Гущин, растрепанный, весь в бисеринках дождя, манил его одной рукой, а другой шарил в кармане куртки.
—Зачем весь этот цирк? —недовольно спросил Сундуков. —У меня сейчас водка горлом пойдет…
— А ты не понял? — радостно буркнул Гущин. — Сейчас поймешь!
В руке его блеснул амбарный замок. Он накинул щеколду, повесил замок и дважды повернул ключ.
— Вот так! Броня крепка, — Гущин для уверенности подергал дверь. — На окнах решетки, не вылезет… Я его не за то наказываю, что стукач и перевертыш, — виновато пояснил он Сундукову. — Упаси бог, я в политику не вмешиваюсь… А за то, что он капитально на хвост прыгает. Сейчас, когда каждый грамм на счету, каждая капля! — он уже кипел от возмущения.
Сундуков посмотрел на тускло светящиеся окна морга, которые не мог отмыть никакой дождь, и попытался представить, как в ночной тишине, кляня судьбу, будет метаться наказанный Василиск и чем все это кончится.
— Вперед, вперед! — вскричал Гущин и рванул Сундукова за рукав.
Они пробежали по двору и выскочили за ворота.
— Вперед, вперед! — бормотал Гущин.
Они колобком катились по безлюдным улицам. Вслед им сквозь искрящееся стекло витрин таращились холеные манекены с неоновым румянцем на скулах. Порывы ветра наполняли каменные ущелья брызгами, стоном и грохотом. Уличные фонари жмурились от ужаса. Сотни пластиковых белых стаканчиков, внезапно выдутых из темноты, бешено вращаясь, проскакивали между ног Сундукова и неслись дальше. В черном небе, подсвеченная прожектором, летела рекламная пачка “Лаки Страйк” с оборванным тросом —размерами она была с двухэтажный дом. Снижаясь, пачка задевала троллейбусные провода, и те вспыхивали голубым протуберанцем. За глухими шторами ресторана бархатный голос, украшенный завораживающими интонациями, усиленный до взрыво-опасного предела, выпевал враскачку:
— Я отряхнул лиловый фрак
и сел в зеленый ка-дил-лак,
нажал на газ, сорвался с места
и полетел в нач-ной ка-бак…
—Вперед, вперед, —бормотал Гущин, на миг выглядывая из-под капюшона, как никогда похожий на оперного безумца.
— Вперед, — кивал Сундуков.
