Знания и умения Звонарёва серьёзно пришпорили строительный процесс в посёлке. Придирчиво посмотрев, кто как работает, Сергей вполовину сократил число строителей, повыгоняв неумех и активно обучая уму-разуму оставшихся. Дядя Гера только диву давался. Его дом, уже полгода строившийся ни шатко ни валко, закончили за неделю. Стас и Олег тоже скоро справят новоселье, а жилище Дока, завершавшее внутренний периметр, подняли почти наполовину. И хотя внутреннюю стену, шедшую от дома к дому, временно соорудили такой же, как и внешнюю, из кольев и толстых веток, но это уже было кое-что. Внутри огороженной территории посёлка появился небольшой форт. Или кремль. Кому как нравится.
Как следует позавтракав, бригадир отправился к землянке, где каждое утро происходил сбор строителей и небольшая планёрка.
— Семёныч, а где все?
Удивлению Звонарёва не было предела. Вместо пяти семейных строителей и пяти разнорабочих-кандидатов у землянки сидело двое хмурых мужиков из коренных, да, старательно отводя глаза, невдалеке топтался молодой парнишка из пришлых.
— Тут дело такое. Вчера поздно вечером Гера с Доком вернулись.
— Ну?
— Пешком, без оружия. У Лужина челюсть сломана в трёх местах и десяти зубов не хватает.
«Трындец!»
Ваню было до слёз жалко.
— Там? В том посёлке? Маляренко?
Семёныч, на правах старожила вхожий в дом Лужиных, кивнул.
— Он. Ночью Стас забрал Олега, всех молодых и пошёл его убивать. Даже мать не послушал. Так что нас тут, в поселке, всего трое осталось, да в мастерской Женька с Николаем Егоровичем. Всё. Ну и Лужин с Доком. Оба лежат.
— А с Доком-то что?
Семёныч зло сплюнул.
— А он там нажрался. Как дошёл — непонятно. Обезвоживание плюс тепловой удар. Шляпу, урод, потерял. Ладно, бригадир, что делать-то будем?
Серый поманил разнорабочего пальцем.
— Остальные где? Почему не на месте?
Парень отвёл глаза.
— Ушли. Не знаю, куда.
— Тьфу, мля! И эти сбежали.
— Папа, дай я тебя подстригу. А то ты зарос совсем. — Надежда Фридриховна мягко положила свои руки на плечи отца.
«Господи! Какой же он старый!»
— Надежда! — Голос деда Феди был, как обычно, скрипучий, с ноткой недовольства — постороннему человеку показалось бы, что дед чем-то страшно раздражён, но Надежда Фридриховна прекрасно знала, что это обычная отцовская интонация.
— Надежда! Чего с лицом-то?
— Перелом челюсти и зубы выбиты. Что за люди — изверги!
— Не у него! — Дед презрительно скривился. — Что у тебя с лицом? Всю ночь ревела?
Надя, несмотря на свои пятьдесят, вновь почувствовала себя маленькой девочкой.
