. Говоря об этом, он ссылался на Спенсера и цитировал его взгляды на то значение, которое имеет упражнение на развитие и отправление органов. Аргументация Каблица была, вообще говоря, сухая, академическая, и нельзя сказать, чтоб очень убедительная. Как оратор он не производил впечатления: его голос, небогатый регистром и бедный интонациями, был совершенно лишен музыкальности, а наружность тоже не способствовала успеху. Это был сухопарый блондин с лицом бесцветным, сухим и узким, с небольшой русой бородой клином и невыразительными серыми глазами за золотыми очками. В общем, сухарь и по типу скорее немец, чем русский. Однако его речь была логическая, обдуманная, говорил он легко и как полемист отличался быстрыми репликами. При встречах, в частной беседе, мне кажется, он был интереснее; как человек неглупый и начитанный, он имел достаточно ресурсов для этого.
Кроме уже упомянутого конька другим увлечением Каблица были раскол и сектантство[141]. Со статьями о них он выступал позднее и в литературе, а в беседах часто останавливался на этих явлениях русской жизни и настаивал на революционном значении их как протесте против существующего государственного строя.
Среди землевольцев Око считался своим человеком, но до известного предела. Ни в выработке программы «Земли и воли», ни тем более в обсуждениях устава общества, распределении работы между членами и т. п. никакого участия он не принимал, и в члены общества его не приглашали, так как моральным авторитетом он не пользовался. Но он постоянно вращался среди нас и имел доступ на одну из общественных квартир, на которую пускали с разбором, потому что она была постоянным местом наших сборищ. На этой квартире обсуждались исключительно теоретические вопросы, а практические начинания вершились на Бассейной, где заседал Натансон и всегда можно было застать кого-нибудь из лиц, стоявших близко к организации: Харизоменова, Тищенко, Преображенского, Плеханова, Сергеева, Ал. Михайлова и др. Даже люди испытанные, как Клеменц и Иванчин-Писарев, не знали адресов этих квартир и в случае нужды не могли без затруднения найти землевольцев.
Однажды как-то в разговоре, когда сошлись Писарев, Клеменц, я и еще кто-то, Клеменц в юмористическом духе изображал эту невозможность добраться до хорошо законспирированных товарищей.
«Это какие-то пещерные люди, — говорил он с обычной насмешливой улыбкой, — троглодиты, скрывающиеся в недоступных расщелинах и скрытых пещерах». Сравнение это понравилось и стало повторяться; отсюда и пошло потом шутливое прозвище «троглодиты», а позднейшие «историки» превратили шутку в серьезное название «Общество троглодитов».
