Сердцевину ее составляет период 1876–1883 годов, когда последовательно и в преемственной связи действовали две организации: тайное общество «Земля и воля» и партия «Народная воля», представляющие после опыта «хождения в народ» дальнейшие стадии эволюции нашего революционного движения.
Перебирая имена землевольцев и народовольцев, находящихся в живых, я не встречаю никого, кто прошел бы чрез весь этот период: каждому недостает того или другого звена или некоторых годов которого-нибудь из них. В этом отношении мое положение исключительное: в 1876 году я участвовала в выработке программы «народников», которая легла в основу деятельности революционных сил, объединившихся в тайное общество «Земля и воля». С другой стороны, я была последним членом Исполнительного комитета «Народной воли», арестованным в 1883 году, когда из инициаторов и основоположников этой партии, входивших в Комитет, на свободе в России не оставалось уж никого.
Кому же, как не мне, худо ли, хорошо ли проследить в рамках личного участия и переживания путь, которым шли мои товарищи, отдавшие революционному движению свою жизнь?
Едва я вышла из Шлиссельбургской крепости, как друзья и знакомые, в особенности основатель журнала «Былое»[76] В. Л. Бурцев, стали настаивать, чтобы я писала. Но я не была в состоянии заняться этим в то время.
Выход на свободу после 22 лет заточения был великим переломом в жизни: потрясение охватывало и физическую, и духовную сторону организма. Нервы, привыкшие к тишине, одиночеству и однообразию обстановки, не могли справиться с наплывом новых впечатлений. Не говоря о явлениях и встречах более или менее ярких и внезапных, даже самые обыденные, нормально ускользающие от внимания людей свободных вызывали у меня реакцию до болезненности сильную: они раздражали и мучили меня.
Приходилось перевоспитывать себя и медленно приспособляться к обстановке и условиям, которые за двадцатилетие стали непривычными и по своей непривычности тревожными; а в области духовной мучительно стоять перед категорическими и от шумихи жизни совершенно оголенными вопросами: как жить? чем жить? зачем жить?
Не буду останавливаться на этой послетюремной психологии. Во второй части книги, в главе «С горстью золота»[77], о моем тогдашнем настроении сказано достаточно.
Не обращать взор назад — смотреть надо было в настоящее и в нем искать свое место в жизни. И я смотрела, искала. Одна из попыток войти в жизнь, приладиться к ней описана в той же главе второй части; о двух других, быть может, напишу потом
