— Конечно помню, Степан. Какие мы были молодые, наивные! Верили в идеалы, и перед нами, казалось, открывался весь мир, — улыбнулся Кузьма, и я подумал, что его физиономия, вытянутая, с печальными глазами, смахивает на лошадиную морду.
— К сожалению, наши мечты разбились, как зеркало об мостовую, — подытожил я, оглядывая его убогое жилище. — Хотел тебя спросить еще в прошлый раз: ты, окончивший университет с отличием, с подходящей для новой власти родословной — не дворянин, не буржуй, а сын дворника, — почему не преуспел в это новое время? Ведь такие люди, как ты, для новой власти на вес золота, а работаешь ассенизатором.
— Обходчиком, — поправил Кузьма. — Старые грехи: в правительстве Голубовича[9] был товарищем министра[10] и при Скоропадском занимал заметные посты. С тех пор стараюсь нигде не светиться, пока помогает. А многих уже нет. Безжалостное колесо репрессий не знает остановки, уничтожая всех, кто был нелоялен к этой власти, даже в далеком прошлом. В бывшем институте благородных девиц, куда мы в студенческие годы ходили на балы, творят скорый суд и расправу… Каждую ночь во дворе начинают реветь двигатели автомобилей, чтобы не слышно было выстрелов. Но люди все знают, хоть и не видят…
Кузьма достал из шкафа большую фотографию — наш выпуск, мы окончили университет святого Владимира в четырнадцатом году.
— Вот, посмотри, Алеша — недавно его видел, отъел себе пузо, работает по торговой части, но подробностей не рассказал, поспешил уйти. Виктор Панько служит в армии, неподалеку, в городке Белая Церковь. Вот Владимир — три года прошло, как его арестовали — без права переписки. Ты… Вот и все, кто остался из нашего университетского выпуска — никто историком так и не стал. Петра, нашего друга закадычного, вдохновителя нашего братства, встречал здесь в девятнадцатом и больше ничего о нем не знаю. Если он жив — когда-нибудь отзовется. Хотя уже столько времени прошло, надежды на это мало. — Кузьма испытующе посмотрел на меня.
— Обязательно отзовется, — согласился я и вспомнил изуродованное лицо Петра после того, как разрядил в его голову свой маузер.
— Давай поужинаем — ты, наверное, проголодался, — спохватился Кузьма.
— Есть немного, — согласился я — на самом деле с утра ничего не ел.
Вскоре на столе оказались несколько холодных картошин, сваренных в кожуре, селедка, лук, житный хлеб и неполная четвертушка водки «Особая».
— Чем богаты — тем и рады, — смущенно пригласил к столу Кузьма. — Извини, не ожидал гостей.
