Убитых осматривал Степан, считал попадания, оглашал: «Зачет!» Это напомнило мне студенческие будни, совсем некстати для такого страшного момента.
Молоденькому Ваське довелось стрелять в своего спасителя Данилина. Степан обнаружил на его теле лишь одно попадание — и Васька оказался у стенки, перед следующей «двойкой». Больше промахов не было.
Последним был Прошка, но «двойки» уже закончились. Атаман подозвал к себе Прошку и равнодушно спросил:
— У тебя дети есть? Говори только правду, иначе твоей участи не позавидую.
Прохор побелевшими губами вымолвил:
— Двое. Сыновей.
— Венчанный? Не вдов?
— Жена есть, — опустил голову Прошка. — Венчаны.
— Расстрелять. В самом деле кобель! — бросил атаман и отвернулся от него.
Степан подошел ко мне и протянул винтовку:
— Атаман жалует тебе жизнь — докажи ему, что ценишь его доверие и умеешь стрелять.
Я отрицательно покачал головой, хотя внутри все кричало: «Хватай винтовку и стреляй! Прошка тебе никогда не нравился!»
Побледневший Степан надвинулся на меня и прошептал:
— Ты понимаешь, что делаешь, полоумный?! Не жаль своей жизни, так пожалей мою — я поручился ею за тебя! Ради наших студенческих лет, нашего братства я пошел на это, и ты меня предашь?! Ты трус — умереть проще, чем с этим жить! Вспомни мою старенькую маму, которая приезжала к нам и привозила всякие сладости — я у нее остался один, и она не переживет такой потери!
Не знаю, что повлияло больше: желание жить или желание не подвести товарища студенческих лет. Наверное, все же желание жить замаскировалось под удобную отговорку. Как в тумане я взялся за винтовку, быстро вскинул ее. Увидел на мгновение расширившиеся в испуге глаза Прошки, которые он тут же сильно зажмурил. А я, не ожидая команды, выстрелил и увидел, как расцвел красный мак на белой рубахе Прошки… Сквозь вату на мгновение повисшей тишины прорвался голос Степана:
— Зачет. Прямо в сердце!
Его голос потонул в вое Дуняши, оплакивающей свою недолгую любовь.
У меня из рук взяли винтовку, кто-то что-то говорил, я заметил презрение в глазах атамана, но продолжал видеть последний испуганный взгляд Прошки, который сильно зажмурился, как будто это могло его спасти.
Выстрела я не услышал, лишь ужасной болью разорвало затылок, и все померкло. Затем боль ушла, а я внезапно оказался вверху, увидев внизу свое тело с изуродованным выстрелом лицом — один глаз вытек — и Степана, склонившегося над телом с дымящимся маузером в руке.
— Атаман не любит сомневающихся. Прощай, Петр! — произнес он, наблюдая за агонией моего тела.
