Плечи найдутся сами. Это последний штрих, изюм, импонаж. Со спиной трудней.
Со спиной у женщин вообще пробел. Это неоткрытый материк; спина не должна быть ни мускулистой, ни жирной, ни костлявой. Какой же она должна быть?.. Он не знает. Зато знает совершенно точно, что именно поэтому «Венера в зеркале» Веласкеса так уязвима – спина там ничего не говорящая.
Ноги надо взять у греческой скульптуры, – скорее всего, у Дианы. Уважающий себя мужчина начинает женщину с ног. Ноги задают тон остальному. Поэтому они должны быть легкие и точеные, как у Дианы-охотницы.
Вот он слышит: она идет, его ненаглядная! Ах, что главное в женщине? – первое запах и последнее запах; как сказал великий Сернуда —
Запах лимонного цвета...
Но ведь и было лишь это?
Вот она входит, его суженая, сестра его, возлюбленная его, и ему даже не надо ее видеть – важно ощущение движения; он готов поклясться: в женщине так может подкупить движение, что остальное перестанешь замечать. Движение должно быть абсолютно свободным – не скованность, но приглушенность, не дикарская наивность, но искушенность – это все при полном сохранении свободы.
Вот она садится перед ним, его любовь... Молодое пугливое высокомерие и запах богатства излучает она... Тонкие оттенки сиреневого и серого, легчайшие мазки красок – то более теплых, до розового, то похолодней, до голубого – прозрачной тенью играют на продолговатом лице; вот он, миг жизни, полный света и покоя.
– Ты не намерен угостить меня чаем? – льются тягучие медвяные струи.
– Тебе покрепче?
– Да, если можно.
– Сахару – две, три?
– Две достаточно...
Ах, любимая! Чего бы он не сделал ради нее! Она именно такая, какую просила его душа. Вообще, он уверен, в женщине не должно быть чего-то особо выразительного, это утомляет, – в единственной, конечно. Вот и она – его единственная, а потому – прекрасно-никакая – ни красивая, ни уродливая. Он воспринимает ее, как самого себя в зеркале, она – его создание, венец многих усилий и опыта.
Она – его, и он может любоваться ею сколько захочет. Вот она печальна, вот плачет, и на шее у нее, слева, порхает легкая жилочка, от которой можно сойти с ума, раздираемому между безумной жалостью и садистскими желаниями. Продлись, продлись, очарованье; как сладко, мучительно сладко видеть ее слезы; еще слаще изобразить перед своею возлюбленной, что и он способен пустить скупую... мужскую...
Впрочем, он устал.
Поглаживая ее трогательный затылок, медленно, незаметно переводит он ладонь на шею и там, нащупав седьмой позвонок, быстро нажимает на кнопку питания.
