Хенка – омытые, я надеюсь, целительной энергией Ки... Да еще надо помнить о множестве мелких-премелких вещиц, которые необходимо будет сейчас, дополнительно концентрируя мозги, вычленять хирургическим путем из раскиданных, словно взрывом, мелких вещичек Хенка... О, Езус!..
Пока я бегаю туда и сюда по этой враз опротивевшей мне обители, Хенк, парализованно, то есть даже без участия папироски, наблюдает за моими действиями – и вдруг, резко вскочив, начинает, неожиданно для меня, в голос рыдать:
– Я никогда не был счастлив, никогда!!!
Солнце светит ему в орлиный его профиль, и сопли, растянувшись до пола, сверкают, как драгоценные сталактиты.
– Никогда, никогда!! – наклонив голову, он делает несколько шагов, валится на колени и, ловко на них проехав (совсем как Барышников в фильме «White Nights»), перегораживает мне выход из матрасной.
– А я тут при чем?
– С тобой-то как раз был – это я без тебя никогда не был! И не буду! Ты – экс... клю... экс... клю... (всхлипы)... ты – эксклюзивная, Соланж...
– Да отстань! Тебе бы только трахаться.
– Ну и что? А если с тобой никак по-другому?! Вот будет мне восемьдесят, тогда перестану...
– Когда тебе будет восемьдесят, мне будет девяносто пять. Если будет... Дай пройти.
– Не дам!
– Нет: ты дашь мне пройти – и сам, сейчас, вызовешь мне такси.
– Я себе вены вскрою!
– Лучше член ампутируй.
...Примерно через неделю он позвонил. Я временно поселилась у наших осветителей – двух геев из «КВИНТОЛЯ». Хенк много говорил. Главное его обвинение против меня состояло в том, что я, оказывается, слишком легко пришла и слишком легко ушла; мне не интересно было вступать в дебаты по поводу «слишком – не слишком», «легко – нелегко»; я говорила с ним в тоне вежливой нейтральной приветливости, как говорят в особенно скучных случаях.
В Америке, где за три года я побывала с гастролями почти во всех штатах, успев оценить эту удобную для жизни, богатую здоровой природой страну, у меня прошла отдельная ото всех жизнь, которая, как мне казалось, отсекла все или почти все связи с моим прошлым. Но контракт закончился; на обратном пути в Нидерланды я летела через Израиль.
Я планировала провести в Израиле дней семь: несколько выступлений и, главным образом, переговоры. Конечно, я выкроила время и для посещения святых мест... Но... как бы это сказать... Моя собственная эзотерика всегда убедительней для меня заемных мифов и легенд.
Что я конкретно имею в виду? На подходе к отелю, вечером, вдруг, я вижу странную картинку, словно вставленную мне в голову. Ну, «вставленность» – это, ясное дело, термин психиатров, да и бог с ними: их идеал – мирно пасущаяся корова. А почему картинка «странная»? Да потому что я вижу Хенка. Я вдруг вижу Хенка – хотя совсем о нем не думаю. Забыла его сразу, как ушла, – такая у меня, повторяю, «странная» способность. А тут он, Хенк (лицо, руки – самым крупным планом), – показывает мне, как разговаривают на английском жители какой-то африканской державы. Ну да, вот это его, фирменное: «I like it, you know, man? It’s very good, you know, man? It’s really perfect, you see, man, eeeeeeh?..»
