Критон выглянул за дверь, шепотом дал распоряжение рабу, тот ушел и долго не возвращался. Сократ сидел, опустив голову, не глядя на друзей. Напряженное молчание в темнице становилось непереносимым.
Наконец послышались тяжелые шаги, вошел грузный, одышливо пыхтящий отравитель, торжественно неся в вытянутых руках, стараясь не расплескать ни капли, чашу со стертой цикутой. Его ярко-синяя хламида расшита была золотом, благоухал он розовым маслом, почти не тронутые сединой волосы были аккуратно расчесаны, будто на пир собрался.
Отравитель хотел что-то напыщенно произнести, но Сократ не дал ему сделать этого - принимая из его рук чашу, сказал буднично, будто молоком его угощают:
- Спасибо, любезный, ты почти не заставил себя ждать, - а потом осведомился. - Ты во всем этом должен хорошо разбираться, так подскажи, как и что мне делать?
- Да ничего особого, - ответил обескураженный спокойствием смертника отравитель. - Пей все до дна и походи, чтоб яд получше разошелся. Цикута сама подействует.
Сократ вгляделся в рисунок на боках краснофигурной чаши: юные танцующие Хариты, такие же, каких изваял он давным-давно на фризе Пропилеев Акрополя!.. Ком подступил к горлу смертника, и, чтобы не выдать себя, он спросил отравителя, глянув на того, по всегдашней своей привычке, чуть исподлобья:
- Как, по-твоему, этим напитком можно сделать возлияние кому-нибудь из богов или нет?
У грузного, пышущего плотским жаром исполнителя приговора от удивления отвисла нижняя губа.
- Мы стираем ровно столько, Сократ, сколько надо для... - сумел он наконец вымолвить в ответ, да не смог завершить фразы.
- Для того, чтобы я протянул ноги! - завершил его ответ Сократ. - Жаль! А я бы с радостью совершил возлияние Аполлону и Эроту, моим покровителям и мучителям... Ну да я и так, надеюсь, останусь им любезен!
Аполлодор, лишь бы отдалить страшный миг, выступил вперед и срывающимся голосом предложил Сократу свой прекрасный плащ, чтобы, хоть в последние мгновения, облачен был философ в богатый наряд. Но смертник мотнул лобастой головой и ответил с усмешкой:
- Неужели мой собственный гиматий годился, чтобы в нем жить, и не годится, чтобы в нем умереть?
Аполлодор закусил губу, чтобы опять не разреветься. А Сократ, не теряя больше времени, поднес чашу к губам и выпил ее до дна - спокойно и легко, как пил свое любимое хиосское.
Единый вздох ужаса огласил темницу. Ученики молча уставились на Сократа, а тот прикрыл веками выпуклые глаза, прислушиваясь к себе. Первым всхлипнул Аполлодор, за ним Симмий, Кебет и даже закаленный жизнью Критон. Лишь дебелый отравитель с профессиональным любопытством наблюдал за Сократом. А тот недовольно поморщился, услыхав всхлипы, открыл глаза и сказал с мягкой укоризной:
