Он видел, что Аспасия по-прежнему тоскует по любви, но бессилен был помочь ей. И себе.
Однажды от отчаяния подумалось ему: "А вдруг Аспасия переменит отношение ко мне, когда увидит сама, как ценит меня великий Перикл?"
Да, это была почти мальчишеская дерзость уговорить славного стратега пойти с ним в дом Аспасии. Периклу шел тогда уже пятый десяток, известен он был, кроме всего прочего, и добропорядочностью своей, которая многим афинянам казалась даже избыточной и они посмеивались не зло, что всегда он ходит в Афинах лишь по двум направлениям - на площадь, где происходили народные собрания, и в Совет пятисот. Славный стратег избегал шумных пиров и торжеств при большом стечении людей, лишь однажды пришел на свадьбу - к своему двоюродному брату Евриптолему - да и то ушел оттуда, едва до вина дошло.
В доме его подходили к возрасту зрелости двое сыновей, и супруга могла упрекнуть мужа лишь в чрезмерной отдаче государственным интересам. И вот ему-то Сократ предложил в один из вечеров "немного развеяться"!..
И случилось чудо: Перикл согласился.
Или столь уж велика была его симпатия к этому молодому, смышленому ваятелю? Или грусть одолела о том, что молодость и зрелость прошли, а счастлив по-настоящему, быть может, и не был? Или шепнуло что предчувствие, или?..
Тут и премудрая Афина ответ не даст!
Но почему же молчал гений или демон Сократа, почему не шепнул, что этот вечер в доме Аспасии пронзит его болью такой, с которой несравнима даже боль сиротства? В тот злополучный вечер стал Сократ невольным свидетелем зарождения любви столь дорогих для него людей.
"Зарождение" - слово-то какое медлительное, как медуза! А на самом деле было - будто вспышка...
Ножевой болью пронзило Сократа осознание, что лишний он тут, меж двумя потянувшимися друг к другу людьми...
Сказавшись больным, он покинул дом Аспасии. Брел в темноте, без лучины, за первым же углом снял сковывающие ноги сандалии, с ожесточением отшвырнул их во мрак. Но легче идти не стало: земля ходила под ногами, будто и впрямь лихорадочно менялся ее крен.
И тянуло остановиться, нет, даже повернуть назад - к той, чье имя: Любимая...
И не пойти - побежать, чтобы успеть вмешаться, чтобы остановить, чтобы вымолить...
"Поздно! поздно!.." - вызванивала терзающая его боль.
И он побежал, только не назад, а вперед, будто надеясь оставить за спиной эту дикую боль. Бежал, не разбирая дороги, долго бежал бы, да вдруг врезался всеми пальцами правой ноги в лежащий посреди улицы булыжник.
