За день до отправки сотни в дом к Решетниковым пришел бывший полчанин Игнатия Захаровича, Прокофий Никифоров. Поговорив для вида о том о сем, он вдруг смутился и просящим тоном обратился к сослуживцу:
- Игнаш... за ради Христа позволь с твоим Иваном потолковать по важному делу, касательно сына моего, Порфишки,- так было положено, говорить с сыном о важных делах можно было только с разрешения отца.
Получив дозволение, Никифоров тут же вышел из дома и стал дожидаться отсутствующего Ивана на улице. Дождался, хоть и ждать пришлось довольно долго.
- Здравия желаю, господин сотник,- официально поприветствовал Ивана старый казак, едва увидел его возвращающегося после хлопотных дел по подготовке сотни к маршу.
- Здравствуй Прокофий Порфирич, какая нужда у тебя ко мне,- вежливо отвечал Иван.
- Иван Игнатьич... ты уж... Там Порфишка мой в сотню к тебе записался... Боюсь я за него, он ведь неук совсем, двадцать лет, даже до призывного возраста не дотягивает, а воевать рветси, не удержать. Здоровый бугай вымахал, а ума нет. Там в сотне то казаки все больше матерые, а он губошлеп. Боюсь пропадет. Ты уж, Христа ради, присмотри за ним, чтобы вперед в самое пекло не лез, или кого назначь из старших казаков присмотреть за им... А, Иван Игнатьич, Христом Богом прошу!
- Хорошо Прокофий Порфирич, я его при себе держать буду, Порфирия твоего, вестовым, так что не беспокойся,- поспешил успокоить старика Иван.
- Спасибо тебе Иван Игнатьич, Бога за тебя молить буду...
По традиции, перед отправкой на фронт, отслужили молебен. Из церкви вынесли иконы с позолоченными ризами, хоругви. Церковная процессия во главе с отцом благочинным обходила строй. Стоящие в строю казаки держали в поводу уже заседланных коней, все с обнаженными головами, будто не чувствуя мороза. В руке благочинного наперстный крест, в руках кропило. Все, и отправляемые, и провожатые многократно крестятся. Редкая казачья семья в станице не отправляла в составе сотни своего мужа, сына, брата или более дальнего родственника. Потому в то утро на площади собрались почти все усть-бухтарминцы-казаки. На женщинах выходные праздничные шубы и шубейки, платки и полушалки, провожающие казаки с наградами, прикрепленными поверх шинелей. Полина в беличьей шубке и пуховом платке стояла рядом со свекровью и матерью. Так и не могла заставить себя Лукерья Никифоровна наряжаться, хоть сейчас и могла себе это позволить, стояла в скромном платке, валенках и овчинной душегрее. Зато Домна Терентьевна как обычно в своей собольей шубе смотрелась не казачкой, а купчихой. Почти все женщины шептали молитвы, нет-нет да и пускали слезу.
