— Кто мы такие, чтобы знать промысел?
— Мы люди, отец, и мы испытываем боль. Не называй, пожалуйста, боль промыслом. Разве нужны особые основания для того, чтобы жалеть людей? Богу нужны особые причины для жалости? Тогда почему это существо называется Богом?
— Бог милосерден, Сережа, мы иногда сомневаемся в его доброте, но приходит пора, и мы ее видим.
Татарников ничего не сказал.
— Господь прострет над тобой руку — и ты победишь.
— Что-то я не чувствую его руки, — сказал Татарников.
— Требуется верить, Сережа. Верить и тихо молиться.
— Вера у меня есть, — сказал Татарников. — Я утром верю, что смогу продержаться до вечера. А вечером верю, что на ночь хватит сил — протянуть до утра. У меня простая вера, отец. Знаешь, один человек сказал, собираясь в бой: если ты не можешь помочь мне, Господи, то хотя бы отойди и не мешай.
— Разреши, я крещу тебя, — сказал отец Павлинов.
— Если Бог действительно есть — ему должно быть наплевать, брызгал ты на меня водой или нет. А если Бога нет, то какого рожна креститься?
Они молчали несколько минут. Потом Николай Павлинов сказал:
— Тебе очень больно?
— Терпеть можно.
Опять помолчали.
— Не вини других. Не надо.
— Что ты, Коля, кого же винить? Так вышло.
— Государство наше скверное, знаю. Ты не получил того, что заслужил.
— Обычное государство. А я не сделал ничего, чтобы заслужить отличие.
— Ты много работал, Сережа, ты размышлял.
— Не выдумывай, Коля. Я ничего в своей жизни не сделал.
— Ты мне искренне говори. — Павлинов подумал, что исповедь все-таки получилась.
— Искренне. Я всех благодарить должен. Лежу и благодарю. Учили, стипендию платили. Жил под крышей, не голодал. Я в ножки нашему государству должен кланяться.
— Не надо, Сережа, обойдемся без юродства.
— Нет юродства. Государству кланяюсь. И людям кланяюсь, за то, что кормили.
— Кормили?
— Видишь, — больной показал на капельницу, — до сих пор кормят.
— И на людей ты не в обиде?
— За что? Вокруг только хорошие люди.
— И плохих людей ты не встречал?
— Нет, не встречал.
— Знаю, ты презираешь Кузина.
— Я хорошо отношусь к Кузину.
— По-твоему, он не ученый.
— Нельзя ставить в основу рассуждений заботу о комфорте. Так ученые не делают.
— Вот и прости его.
— Не в чем упрекнуть Кузина.
— Если у тебя есть презрение к нему, раскайся, — повторил отец Павлинов.
— Кузина не в чем упрекнуть. Нельзя человека обвинить в том, что он не великодушный. Ведь это не является пороком — отсутствие великодушия.
— Трудно сказать, Сережа.
