— Вот ты скажи, Сергей, свободные у нас выборы или нет? — горячился Вова. — Скажи этому рязанскому гражданину!
— Так я и сам не знаю, Вова, — мягко говорил Татарников, — свободные выборы, значит?
— А что, не видно? Не заметно, что свободные? — Вова багровел и энергично шевелил пальцами ног. — Раньше ты, Витя, права голоса даже не имел, понял? А теперь сам хозяин своей судьбы! Кого захочешь, того и выберешь в правительство!
Но Витя был к доводам глух. Он бранными словами аттестовал министерства и ведомства, а некоторых политических деятелей именовал «мандавошками». Унизительный этот термин применительно к лучшим людям отчизны шокировал Вову. Солидный значительный мужчина в дорогом костюме, весьма богатый, вершащий судьбы страны, нисколько не походил (так, во всяком случае, считал Вова) на лобковую вошь.
— Что?! — кричал Вова. — Председатель Центробанка Кучкин? Министр труда Загибулин?
— Мандавошка, — непреклонно говорил Витя.
Вова-гинеколог пробовал найти аргументы, он обращался к таким незыблемым авторитетам, как председатель Международного валютного фонда, спикер парламента, лидер консервативной партии, — но для Вити авторитетов не существовало вообще.
Витя был несведущ в политике, он даже отказывался признавать тот простой факт, что в российской власти понятия «президент» и «премьер-министр» уже давно взаимозаменяемы и не выражают реальности управления. Витя придерживался буквальных представлений о том, что верховная власть дана от Бога, а министерские посты достаются людям алчным.
— У тебя монархическое сознание, Витя, — говорил ему Татарников.
— Ты меня, Сергей Ильич, не путай. Президент, он и есть президент. А остальные крадут.
— Не крадут! — кричал с досадой Вова-гинеколог. — Не крадут, а рационально используют бюджет! Министр Толкачев все объяснил!
— Мандавошка, — отвечал Витя.
Старик в дебатах участия не принимал, лежал неподвижно и лишь один раз обратился к Татарникову.
— Воевал? — спросил старик, и Татарников понял, что выглядит он не особенно свежим. Родился он через пять лет после войны.
— Не пришлось, — ответил он.
— В Ташкенте, значит, отсиделся? — и старик засмеялся редкозубым ртом. — На юг подался, к солнышку?
— В Москве был, — сказал Татарников правду.
— Я Берлин брал, — сказал старик и больше не произнес ни слова.
— Берлин брал? — оживился рязанский житель Витя. — Что ж ты его, дед, обратно не положил?
Взял, так положи обратно! А то пропал наш Берлин! Ищем, найти не можем!
