— Мсье Лафет-отец в полном здравии? — спросила она, с любопытством следя за моими пальцами.
Не ответив, я бросил обертку и шпагат в ее мусорную корзину.
— Как же это прекрасно — вот так путешествовать. Мой сын в прошлом году побывал в Нью-Йорке, по делам. Он получил повышение по службе, я вам уже говорила это?
— Восемь или десять раз, только на этой неделе.
В пакете оказалось нечто спутанное из рыжей шерсти и веревки, испускающее запах плесени.
— О, очередная выдумка папа…
— Что это? Маленькая маска? Африканская?
Я с обольстительной улыбкой протянул это ей.
— Что-то вроде… Вам нравится? Я вам ее дарю.
— О, мсье Лафет, нет! Это же подарок мсье Лафета-отца! Я не…
— Полно, — настаивал я как истинный обольститель. — Вы обидите меня, если откажетесь. Знаете, это старинная вещица. Могу заверить вас, что ни у кого в квартале нет ничего подобного. Каждая такая вещь уникальна, и она приносит счастье. Возьмите, прикрепите ее за шерстинки над кассой. В общем, за волосы…
Счастливая, она схватила кнопку и прикрепила подарок папа в холле у входа в швейцарскую, на самом виду.
— Мсье Лафет, — жеманно сказала она, — право, у меня просто нет слов… Право, я так тронута… Из чего она сделана? Похоже, что из терракоты, или нет?
— Кустарное производство. Рецепт держится в тайне, — добавил я, подмигнув.
— О!
Опаздывая на добрых два часа, я отправился в Лувр, оставив мадам Ризоти восторгаться своей «древностью». Подарить мне в память о своих путешествиях маленькую голову… вылитый портрет Антуана Лафета!
Был конец июня, солнце шпарило вовсю, и я не без удовольствия вошел в кондиционированную прохладу Лувра. Высокие просторные коридоры всегда вызывали у меня мысли о нерациональности их использования. Столько голых стен, слишком широких проходов, в то время как целые коллекции свалены в подвалах… Мои подметки поскрипывали на плитках пола, дыхание, усиленное безнадежной пустотой длинных коридоров, казалось хриплым. По вторникам музей выглядел могилой, он пах замшелым камнем, прогорклыми красками и старым паркетом. Если долго идти по этим безлюдным коридорам, можно очень скоро впасть в депрессию.
Поэтому я быстро проскочил в полуподвал, где находился мой кабинет. Там бурлила жизнь, и это сразу заставило меня забыть гробовую тишину верхних этажей. В подвальных галереях подсобные рабочие в синих комбинезонах сновали, словно термиты, перетаскивая ящики или катя поддоны.
От странного запаха нафталина у меня вдруг перехватило горло, желтоватая пыль покрыла мою майку.
