И ходила она теперь мыски врозь. Так велели в училище. Еще сказали опускать до самого низу плечи и вытягивать шею, хотя спина при этом пусть остается как фанерка. Ходить таким способом сперва оказалось трудно, но потом стало даже удобней, чем раньше, а потом — что так, что так — сделалось без разницы.
“ Ты по-каковски, бесстыдница, ходишь? Гляди, как докторскую дочку, снасильничают! Сдерут трусы — и всё! И будешь девочка-дырявочка”.
Что имела в виду мать, грозясь “девочкой-дырявочкой”, Крыса понять не могла. И так ведь известно, что все люди с дырками, хотя про случай с докторской дочкой слыхала.
Когда она оказалась в неглинном училище, мать околачиваться по свалкам прекратила, а почему она там бывала, еще скажем.
— Ты чего сама огород копаешь? Девчонка, што ли, не помогает? — интересовалась у матери соседка, сама с Волги, в очереди за керосином.
— Ей не велели. На барелину учится! — отговаривалась мать, а всей очереди и так было ясно, чтó с Малькой потом будет.
Матери своей Крыса теперь стеснялась и в училище сказала, что проживает с бабушкой, потому что отец-мать работают на лесозаготовках, а бабушка приехала из деревни с ней жить.
Когда на родительском собрании матери говорили “ваша внучка”, та не протестовала, а молча сидела, держа руки на коленях. На дочкину выдумку она согласилась и бабушку послушно изображала.
Между тем Целка, не очень-то понимая куда попала и не осознавая новых порядков, училась кое-как. Из-за нескончаемой пешей дороги, потом давиловки в транспорте, в котором ее еще и укачивало (прямо даже тошнило), она в своих валенках и капоре добиралась до строгой школы с опозданиями, усталыми ногами и мятыми боками. А осенью и весной, когда наши тропы делались непроходимыми, добиралась по жидкой грязи в особо купленных для этого больших ботах. От опозданий и дорожной жути, а также из-за слободского житья и дремлющего пока ее разума, неуспеваемость и происходила.
Из города, то есть с Неглинной улицы, Крыса после занятий спешила убраться, пугаясь больших витрин, в которых — хотя они не зеркала — виднелось ее неказистое отражение. Она же была маленькая, а постройки вокруг во какие! Не то что в ихних местах, куда еще ехать и ехать. Поэтому в куцей своей одежке Крыса чувствовала себя невесело и торопилась назад в наши переулки и проезды.
Зато дома она стала совсем другой. Прекратила хлебать чай с блюдечка — мать ей варила теперь кофе из серой пачки, и она пила его с лимоном. Лимонный кружок в коричневой водице переставал быть красивым и становился как все равно вынутый из помойного ведра.
