— Еще раз дернешься, предупреждать больше не стану. Оставлю тебя без вот этого твоего богатства.
Еще один ощутимый укол, и Стевару действительно становится страшно. Не того, что Соня это сделает, нет, он по-прежнему не верит, что она на такое способна, но он боится ее самой. За все то время, пока они знакомы, он никогда не видел ее такой, никогда не видел этой маски у нее на лице, этих бледных, словно выцветших глаз, поджатых обескровленных губ. Должно быть, такой девушка является лишь своим врагам.
— Соня, ну ладно тебе, брось, — пытается отмахнуться он. — Что на тебя нашло, в самом деле?
— Не двигайся, — голос ее звучит тоже совершенно по-новому, безжизненный, сухой и ломкий, как осенняя трава.
Она легонько щекочет ему пах кинжалом.
— Либо ты сейчас, волчий выкормыш, расскажешь мне все, что я хочу знать, либо в следующий раз, когда заявиться к своей Мийне, тебе нечем будет ее порадовать.
Несколько мгновений Стевар молча смотрит на нее. Несколько бесконечно долгих мгновений… и в глазах его мудрость, которой не было прежде у этого простого парня, всю сознательную жизнь прожившего где-то на болотах в глуши Пограничного Королевства. Наконец, он произносит совершенно спокойным тоном, словно они беседуют в трапезной за кружкой эля, а вовсе не здесь, посреди леса в такой нелепой ситуации и с этим треклятым ножом…
— Ничего особенного не происходит, Соня. Просто дело в том, что в чужие храмы отправитесь не только вы, воины, должны ехать еще и жрецы из круга посвященных. Некоторые из них будут действовать с избранными воинами заодно, другие сами по себе. Это будет зависеть от каждого конкретного случая, как больше шансов преуспеть. Но сначала Оракул выбирал именно их, по двенадцать человек каждый день, то есть всего двадцать четыре, и столько же будет и вас. Для воинов избрание произойдет в полночь сегодня и завтра в главном храме. Вот и все, что я знаю. — Он вздыхает и пытается взглядом найти ее глаза, но ему это не удается, взор девушки ускользает, как стайка серебристых рыбок под поверхностью пруда. — Ну что, стоило оно того? Неужели то, что я сообщил тебе, было и впрямь настолько важно, чтобы разрушить давнюю дружбу?
Он не злится, нет. Скорее, в его голосе горечь недоумения. Он и впрямь не понимает, что нашло на его давнюю подругу, и тоскует по их отныне навсегда утраченной дружбе.
Но Соня, если и чувствует то же самое, если и испытывает какое-то разочарование оттого, что все с таким трудом выбитые ею сведения, оказались не стоящими и ломаного медяка, никак не дает этого понять. Сосредоточенно пожевав губами, она спрашивает:
