— 0-о-х, — вздохнул я и перевел дыхание.
— Обещаешь?
— Хорошо, обещаю.
И я закрыл глаза. Всегда, думал я, что-нибудь да испортит дело. Я слышал, как она прохаживалась по комнате, но я не подсматривал. Я дал слово. Но я очень хотел бы получить его назад.
После паузы, которая мне показалась очень, очень, очень длинной, а команды открыть Глаза все не было, я сказал:
— Черт возьми, ты хотя бы описала мне, что происходит.
— Все так, как я и говорила, Шелл. Я надела блузку с большим вырезом — она, кстати, голубая.
— Голубая...
— Ага. И туфли на высоком каблуке. Они тоже голубые. Больше ничего. Знаешь, Шелл, ощущение довольно приятное. Чувствуешь, как воздух овевает тело.
— Держу пари, что овевает... Она вздохнула:
— Пожалуй, я готова.
— Я тоже готов.
— Можешь открыть глаза.
Мои веки уже проделали полпути вверх, а тут они чуть ли не со щелчком преодолели оставшуюся половину, словно неисправные оконные жалюзи. Блэкки как раз проходила передо мной справа налево. Она пересекла комнату, описывая бедрами грациозные синусоиды — движение столь же старое, как женский род, и столь же юное, как я, каким я себя в тот момент чувствовал.
Она начала поворачиваться. Блэкки даже в выцветших голубых джинсах в обтяжку и старом свитере производила сокрушительное впечатление своей роскошной фигурой, а сейчас, в ее «костюме» — это был чистый адреналин и сердечный спазм. Я смотрел, как она снова пересекает комнату, грациозно покачивая бедрами, высокая грудь трепещет под блузкой.
Она дважды проделала это, а потом я не выдержал:
— Блэкки, я должен тебе что-то сказать.
Она повернулась спиной к стене, улыбаясь.
— Ничего не надо говорить, дурачок.
И она пошла прямо на меня.
В клуб «Паризьенн» я успел только на второе шоу.
После того как я расстался с Блэкки, я хотел послать этот клуб к дьяволу. По крайней мере, до завтрашнего вечера. Но время было дорого. Когда в тебя начинают палить нехорошие мальчики, подбираются к тебе все ближе, ждать до будущей субботы, чтобы на празднике сделать главное открытие всего дела, было невозможно. В данном случае пренебрегать работой нельзя.
Нет, я должен был двигаться вперед и работать, работать, работать. Ах, жизнь частного детектива — штука тяжелая и опасная. Но в конце концов, все мы когда-нибудь уйдем в другой мир, а смерть в бою — это прекрасно! И еще, черт побери, — это прекрасная жизнь!
Но немного я все-таки беспокоился. Блэкки теперь была жирно зачеркнута в моем списке подозреваемых. Но если я буду вычеркивать из моего списка этих красоток таким именно способом, они вычеркнут меня из списка живых. Эти философские мысли роились в моем мозгу, пока я парковал свой «кадиллак» за полквартала до клуба «Паризьенн», куда я направил свои стопы. И я был погружен в эти мысли несколько глубже, чем обычно.
