Еще через неделю, на одном из перевалов, меня накрыла огромная грозовая туча. Начался буран, это как стена из льда и мокрого снега, летящая прямо на тебя. Я скатился по каким-то снежникам, забился под замерзший водопад и только и думал – Господи, помилуй. Рюкзак порвался, потерял в буране компас, все карты, половину вещей. Когда ветер немного стих, еле-еле дополз до леса, лег на кедровую хвою и пропал. Будто исчез. Маленький паучок плел свою паутину, я следил за каждым его движением, во всем этом была какая-то огромная сила и смысл. Я, не отрываясь, следил за ним больше пяти часов, а потом наступила ночь».
Как-то раз, дед вернулся из больницы очень взволнованным. У него снова было предынфарктное состояние, его сердце было готово разорваться уже в четвертый раз. Он сказал, что было не скучно, в палате попались очень хорошие люди, все душевные такие, а самый душевный оказался лечащий врач. Он был ко всем очень заботлив, добр и сочинял стихи. Один, дед даже переписал к себе в записную книжку. Мне тогда было лет 14, но я помню его наизусть и теперь.
«Вот первый луч, собрат луча второго, подрагивая, сохнет на стене…
Вот первое младенческое слово спросонья просыпается во мне…
Удел мой светел, путь еще не начат, вот он – прекрасный миг…
И позовут меня, и скажут: «Мальчик!»
А я уже не мальчик, я старик».
Они совершенно изувечили мое тело, разорвали кожу, вывернули сухожилия, выпотрошили брюшную полость, разорвали крючьями, разбили внутри все кости. Мое тело висит на дыбе, подвешенное за ребро крюком, уже мертвое. Про меня забыли, давно прошли рефлексы, сокращения мышц, кал и кровь перемешаны на полу. Они распускают узел на веревке, мои останки падают в лужу органической грязи. Из меня, прямо изнутри, из живота откуда-то, выходит маленький, белый, пушистый песик, шпиц, может, или маленькая лайка, кругленький и деловитый. Он выходит из меня, не испачкавшись кровью, виляет хвостиком и ластится к высоким сапогам палачей, лижет их огрубевшие от убийства руки теплым розовым язычком.
«Из черной резины сделана власть!» - кричит худенькая девчонка, вся в иглах, шипах, хрупкая, как маленькая пробирка с кислотой. Четыре сотни человек подхватывают ее крик и превращаются в какое-то единое месиво человеческих отбросов, океан ненависти и экстаза. Все валятся друг на друга, в несколько рядов, сверху вниз, на бетонный пол из карманов летят пистолеты, ракетницы, тесаки, заточки. Все бессмысленно, теперь все можно. Час назад у метро сильно порезали одного нашего друга, еще не ясно, выживет он или нет, все на взводе, кровь кричит и мечется. Из зала – цеха заброшенной бумажной фабрики, - люди волнами льются на улицу, перекатывают через заграждения, блокпосты, смывают своим течением всю стеклотару, доски, железные прутья, камни, которые попадаются на дороге. Бесконечная толпа течет вниз по улицам, туда, где в ночных искрах ларьков виднеется старая станция метро. Никто не верит, что это конец, никто не хочет в это верить. Ненависть. У метро никого, поток, с шумом и треском заливается под землю – под беспомощные хлопки турникетов, на которые никто не обращает внимания.
