Измаявшись вконец от жары и временного безделья, Родион вымолил у Мамушкина «Крокодил» на три недели. И они с Валдой уехали к ее тетке на Рижское взморье.
В эти первые августовские дни, как засидевшаяся в конуре собака, он вертелся вьюном от утра до вечера. Носился по набережной, встречал знакомых, втягивая их в свои автопробеги, освоение новых безлюдных мест, строя все новые планы. И вправду, он как будто с цепи сорвался. С раннего утра — путешествия, по ночам — танцы, музыка, гулянье вдоль пляжей. Бог мой, как любил он все это — холодную гладь лунной дорожки, бегущей по воде, темные влажные дюны за спиной, как нетерпеливо наслаждался присутствием Валды, ее красотой. Потом он немного успокоился, все вошло в курортную колею, а московские дела — как отрезало.
Стояли необычные для августа в этих местах теплые дни. И теперь, с утра, они никуда не летели, они выбирали дюну подальше от всех, у сосен под откосом, зарывались в песок, пока кожа не раскалялась, потом с шумом и брызгами бежали в море до глубокой воды и плыли, почти касаясь друг друга, молча, сосредоточенно, как зачарованные.
Так было до обеда. Потом они заскакивали в закусочную, проглатывали второе, снова садились в машину и неслись. Каждый раз в другое место. В условиях Рижского взморья «Крокодил» был лампой Аладдина и скатертью-самобранкой, вместе взятыми. Они катали по разным радиусам рижских замечательных дорог — в Сигулду, Майори, на речку Гауя, где в густом сосняке спрятался поселок Мурьяно. Потом, усталые, пьяные от езды, впечатлений и моря, они часами в сумерках лежали не двигаясь, с ощущением безмерного покоя. Она перебирала пальцами песок и сыпала ему на спину, он протягивал руку, дотрагиваясь до ее плеча.
К вечеру собирались тучи, становилось влажно, прохладно, поверх платья она надевала дождевую курточку, ее распущенные пепельные волосы, днем блестевшие как мокрый спелый крыжовник, становились темными, тяжелыми, оттеняя тонкий профиль с острым носом и подбородком.
Ему бы за это время подладиться к тете, договориться, как быть дальше и где развернется их с Валдой совместная жизнь. Но он боялся тетиной суровости и практицизма, ему не хотелось портить объяснениями эти три недели, доставшиеся с таким трудом. Он откладывал разговор на предотъездный день.
В пятницу, когда оставалось шесть дней, Родион увидел у светофора Домского собора спортивную машину. Красная машина шла под номером 60, явственно черневшим на ее боковых дверцах. Через несколько мгновений машина притормозила у тротуара и из нее выскочил Саша Мазурин.
