На следующий день Крис вваливается в мой кабинет почти одновременно со мной. По нахмуренному лицу и тревожному взгляду лейтенанта я сразу определяю, что он далеко не в лучшем расположении духа.
— В чем дело, Крис?
— Сейчас узнаешь. — И он протягивает мне несколько листков служебных бумаг и кассету с магнитофонной пленкой.
Беглого взгляда на заголовки документов оказывается достаточно, чтобы мое настроение мгновенно испортилось. Официальное ходатайство адвоката Голдкремера о встрече с подзащитным Фишером… Медицинское заключение о том, что подследственный Фишер, в порядке исключения, может беседовать с адвокатом… Виза заместителя начальника нашего отдела подполковника Хесса, курирующего это дело, разрешающая подобную встречу наедине… Рапорт дежурного по отделу, что адвокат Голдкремер имел беседу с подследственным Фишером вчера вечером с двадцати пятнадцати до двадцати одного тридцати.
— О чем щебетали милые пташки? — как можно спокойнее спрашиваю я, кивая на пленку.
— Голдкремер не глупее нас: поздоровавшись, сразу предложил Фишеру отвечать на его вопросы письменно, а за час с четвертью можно исписать гору бумаги.
— Возможно, ничего страшного не произошло? — предполагаю я.
— Дежурный уверяет, что Голдкремер, покидая камеру, имел весьма довольный вид, будто его уже осыпали стодолларовыми бумажками.
— В таком случае нам тоже придется нанести визит Фишеру. Тем более что мы не нуждаемся в куче разрешений.
— Для этого я и ждал тебя.
При нашем появлении Фишер приподнимает голову, поочередно скользит взглядом по мне и Крису, на губах мелькает ироническая усмешка. Сегодня сержант выглядит лучше, чем в прошлую встречу. Возможно, это результат врачебного ухода, а может, состоявшейся вчера вечером беседы с адвокатом.
— Привет, старина, — с деланным весельем в голосе приветствую я его. — Как дела?
— Недурно, капитан. После посещения доктора Голдкремера я не сомневался, что вы обязательно меня навестите. И не ошибся.
Мне не нравится, когда со мной разговаривают подобным образом, особенно какой-то сопляк. Однако на службе приходится терпеть и не такое. Присаживаюсь на краешек постели Фишера, дружелюбно улыбаюсь.
— Как доктор Голдкремер оценивает твои дела?
— Мои — неплохо, а вот в наши с вами, капитан, придется внести поправки.
Слова «мои» и «наши» произносятся с таким нажимом, что у меня не остается иллюзий относительно того, что сержант имеет в виду. Я решаю идти к развязке по возможности скорее, ибо время сейчас работает не на меня, а на Голдкремера.
