Монах опустил тяжелую свою ношу прямо на снег и двумя-тремя большими шагами оказался возле парня: встал над ним, широко, крестом расставив руки, и твердо сказал:
– А вот бить не дам!
Он был решителен и растерян одновременно. Стоя с раскинутыми руками, он огляделся в поисках подмоги и защиты – и не увидел, конечно, ни того, ни другого. Это на площади, где толпа и суета, может, и нашелся бы смелый человек, а то и рачительный милиционер, и вмешался, но тут, в «ущелье» между ларьками, именно эти трое чувствовали себя хозяевами жизни. И тогда монах достал из-за пазухи золоченый крест, выставил его перед собой и с несколько неуместной торжественностью запел сильным баритоном:
– Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! Яко исчезает дым да исчезнут!
Нашел себе защиту монах… Но она сработала! Восточные люди заоглядывались тревожно по сторонам: а ну как на громкий этот голос народ сбежится?
– Да тихо ты, тихо! – рявкнул злой и тощий, угрожающе делая шаг к монаху.
Но тот не убоялся и креста не опустил, а продолжал петь во весь голос:
– Тако да погибнут грешницы от лица Божи-и-я, а праведницы да возвесел-я-я-тся!
Старший удержал тощего за рукав. Русский монах-священник, да еще с крестом, а они – мусульмане. Народ же на электричку шел с работы усталый и от усталости раздраженный, в большинстве своем крепкого возраста. Подумав, старший сказал примиряюще:
– Зачем кричишь, отец? Разве ты знаешь этого раба? – он презрительно кивнул на лежащего парня.
«Раб» лежал, прикрывая лицо руками, но одним глазом подглядывал сквозь растопыренные грязные пальцы.
– Не знаю я его, – перестав петь, твердо и даже грозно сказал монах, – но убивать не позволю!
– А кто его убивает? – уже совсем мирно проговорил старший. – Мы его порядку учим, а не убиваем. Отдаст пять тысяч – и свободен.
– Дрянь человек! – добавил тощий, злобно скалясь в сторону парня. – Кому такой раб нужен?
– Если он тебе понравился – выкупай, – насмешливо предложил самый молодой «рабовладелец», – цена ему всего пять тысяч.
– Пять тысяч, говорите? – протянул монах, сразу успокаиваясь. – Так бы и сказали. Ладно, посмотрю, наберется ли у меня столько.
При этих словах все четверо, в том числе потерпевший, уставились на него с великим удивлением: вот уж этого никто из них не ожидал! А монах спокойно и деловито расстегнул надетую поверх рясы черную куртку и вынул из-за пазухи кошелек на толстом шнурке, одновременно пряча крест. Открыл кошелек, достал нетолстую пачку денег и принялся бережно их пересчитывать. Остальные молча наблюдали.
