. Она не понимала, что даже в этом кровопролитии виновны англичане. Когда громадные колонны солдат по приказу Потгитера стирали все вокруг с лица земли, племенам велели охранять съестные припасы англичан от буров. Как дикие псы на раненого буйвола, набросились зулусы на отца Линды и разорвали его на куски. Его ранили англичане, и кровь его падет на их головы. Линда не понимает этого, она ни о чем не думает. Она не способна задуматься над этим. Он знал это теперь, и, когда она потребовала, чтобы он убил «черную тварь», он побледнел от ужаса.
— Инкоси, колокола начали звонить. Это было первое, что я услышал, а потом весь город проснулся.
— Слышал ли ты выстрелы?
— Выстрелов я не слышал, но наверху на Зварткопе гремел гром.
Коломб указал на горы. Ему нравился этот разговор с буром. Они не доверяли друг другу, но оба знали это, и поэтому между ними не было обмана.
— Значит, вы не собираетесь начать это сегодня ночью? — спросил Стоффель, и в его темных, настороженных глазах блеснул огонек.
— Что начать, инкоси?
— Пожирать белых людей.
Услышав это старинное выражение, Коломб усмехнулся и отрицательно покачал головой.
— Хаи, инкоси! Такими баснями пугают маленьких детей.
— Ja, ja[12], — отрывисто сказал Стоффель. — Я ложусь спать.
Кухонная дверь захлопнулась, и желтый луч света исчез. В замке повернулся ключ. Коломб уселся на порог, прислушиваясь к тревожным звукам ночи. Молоко скиснет, подумал он, покупатели будут жаловаться.
Венчание происходило в Сионской церкви. Был пасмурный день; низкий туман лежал на вершинах холмов, и в долине стояла тишина. Мягкий свет проникал через крестообразное окно над алтарем; фигура на распятье приблизилась и, казалось, склонилась к людям. Одежду для церемонии Коломб взял напрокат у торговца подержанными вещами: темный сюртук с длинными до колен фалдами и с двумя пуговицами сзади на талии и брюки, которые тесно обтягивали его мускулистые икры. На нем были ярко начищенные ботинки, такие легкие по сравнению с его подкованными железом рабочими башмаками, что он их почти не ощущал, галстук-бабочка — первый в его жизни — и белая рубашка, выглаженная Мейм. Он чувствовал себя очень неловко и напряженно, но люди, собравшиеся рано утром посмотреть, как он будет выходить из лачуги Мейм, были изумлены и удовлетворены его видом. На его квадратном плоском лице с красиво очерченными губами и коротким прямым носом было выражение достоинства, которое отчетливо говорило: все, что у нас есть, — наше, и все нам на пользу. Коломб шагал в сопровождении своего товарища по железнодорожным мастерским, Буллера, который в этот день не пошел в кузницу, надел свой лучший, залатанный и заштопанный пиджак и постарался навести блеск на рабочие башмаки. У Буллера не было галстука, но это не имело значения. Он заплел себе волосы в косички, уложив их на одну сторону, а в ухе у него болталась большая роговая серьга. На дороге они встретили Эбена и Джози Филипсов и их двоих детей, Джозефа и маленькую Марти, — вид у всех был опрятный и счастливый. Беременность Джози теперь была уже заметна. На паперти церкви они увидели епископа Зингели: он обсуждал какие-то дела с несколькими самыми рьяными прихожанками. Среди них была и Мейм. Она прошла вперед и остановилась у двери возле столба с колоколом, не спуская Прищуренных глаз с епископа. Понемногу собирался народ, главным образом женщины, ибо день был не воскресный; в церковь разрешалось входить только тем, кто заплатил входной взнос. В ожидании невесты Коломб вошел в церковь, чтобы помолиться. Когда он стоял на коленях, Эбен начал тихо играть на фисгармонии. Коломб не знал, о чем молиться. С его губ не слетело ни одного слова. Он думал о своих коровах, что пасутся на ферме Черного Стоффеля, и о Томе Эрскине; он думал о своем полушутливом обещании отдать своего первого ребенка первенцу Тома. Давая это обещание, он представлял себе дружбу этих ребят, такую же, как его дружба с Томом в детстве. Все прошло. Растаял снег на вершинах гор, и река навсегда унесла его со своими водами. Они навсегда распрощались с прежними днями. Дети, которых родит от него Люси, войдут в мир, такой же неприкрашенно-обнаженный, как и они сами. Пусть так и будет. Они увидят жизнь такой, какова она есть.
