Мьонго окунул руку в ручей и разбросал сверкающие брызги.
— Теперь, Исайя, мы видим все, как оно есть. Пусть воины говорят, что им вздумается, лишь бы они выступили против врага. Они будут драться лучше с оружием в руках и будут умирать легче, веруя в бога. Мы должны опираться на нашу молодежь и отнять ее у вождей. Пусть вождям останутся не племена, а лишь пустые краали.
— Понятно. А как с образованными — вроде, например, Мативаны? — Мьонго повернулся и сплюнул на камень.
— Значит, ты его знаешь? — спросил Коломб.
— Однажды я встретился лицом к лицу с этим ученым Мативаной. Клянусь богом, если бы он был один, я бы согрешил и убил его.
— Он многому научился, и у него есть деньги.
— Верно, но научился он не тому, чему нужно. Он много говорит людям, но о чем? Вот о чем: когда каждый черный станет таким образованным, как он, а это будет через сто, нет, через тысячу лет, тогда все вместе мы пойдем к белым и попросим у них свободы. У Мативаны бычий язык и шакалье сердце. От него и воняет, как от шакала. Фу!
Коломб засмеялся. Ему приятно было видеть, как сразу рассердился суровый дровосек, как он с отвращением сплюнул, сморщил нос и нахмурил брови. И странно, что весь свой гнев он направил на этого вдумчивого, но осторожного ученого. «Он научился не тому, чему нужно». Значит, на свете есть столько знаний, что можно учиться всю жизнь и только потом узнать, что ты пошел по неверному пути? Вот и Мьонго тоже. Прав ли он? Он говорит: учись в борьбе; он говорит: человек борется лучше с оружием в руках и умирает легче, веруя в бога. Уверенность этого человека заставляет прислушиваться к его словам. Он взял эти мысли у Давида, но использует их по-своему.
Они возвращались, накинув пиджаки на одно плечо. Рубашка Мьонго была расстегнута на груди. Он, казалось, забыл о том, что сегодня воскресенье, и думал только об одном: как убедить этого юношу в своей правоте. Исайя был способным учеником и схватывал каждую новую истину на лету, как хватает добычу сильный и ловкий зверь. Он не задумывался над пустяками, почти не испытывал колебаний и не спорил о религии. По-настоящему религиозный человек никогда не заходит в размышлениях слишком далеко: он предпочитает оглядываться и прятаться за своими верованиями. Как гусеница, которая прядет свой кокон, он прячется в них все глубже и глубже, пока внешний мир не окажется далеко-далеко. Но для такого человека, как Исайя, религия — что крылья для орла; она уносит его из болота невежества, глаз его становится более зорким, а жажда знаний все растет и растет.
